Богдан Петецкий: Операция 'Вечность'

Морелета уже не было видно. Миниатюрные взрывы воздушных пузырьков выровняли буруны, превратив их в розовые, сходящиеся вдали линии. Я любил эту картину.

То есть мы любили...

Я резко попятился, развернулся и, неестественно выпрямившись, направился в город. Свело скулы. Только тут я понял, что изо всех сил стискиваю челюсти.

- Родители живы?

В кабинете было темно. Голос техника тонул в путанице проводов, кабелей, световодов, соединявших неисчислимые приставки информатуры. Я лежал на высоком жестком диванчике, засунув голову в ажурное полушарие, - регистрировалось каждое мое слово. Я вдруг представил себе, как они исчезают в кассетах записывающего устройства. Мне начинало надоедать.

- Живы, - проворчал я. - С рождения.

- Родственники?

Техник твердо знал, что от него так просто не отделаться. Прошло полтора часа с той минуты, как он записал мой стереотип. Система кровообращения, нервы, реакции. Мне нечего было стыдиться. Результаты почти точно укладывались в схему, типичную для людей, которые пребывали вне Земли пять лет - период, принятый во всех службах. Отклонения в пределах нормы. Потом я перешел в соседнее помещение, где у меня взяли кровь, и просидел там минут десять в экранированном сундуке, стены которого то разгорались, то становились совсем прозрачными. Это было что-то новое. Но настоящая потеха началась только здесь, когда техник уложил меня на диван, надел на голову нечто такое, что я видел впервые в жизни, и приступил к "беседе", до чертиков напоминавшей киноследствие. После вопросов о родителях, перенесенных болезнях, людях, с которыми я был знаком или просто встречался, разговор пошел об идеологии. Его интересовало, что я думаю о том или ином периоде в истории Земли, традициях, воспитании, психической стимуляции и сотне таких вещей, значение которых обнаруживается обычно задним числом. Жонглируя историческими фактами, он как бы мимоходом проверил мою память, а также представления о формировании научных прогнозов в прошлом и теперь. Прежде чем задать вопрос, он ударял по клавише записывающей приставки, а получив ответ, отработанным механическим движением стирал запись, пересылая ее в сумматор. Вопросы брал с лежавших перед ним листков. Иначе я давно бы послал его к дьяволу вместе с его кривой Эйредоуна, коррекцией саморегулирующихся систем и Хиросимой. Сейчас же я не мог даже пикнуть, потому что он просто делал свое дело. Я подумал, сколько субъектов вроде меня прошло через этот кабинет за последние недели и месяцы... Когда они, собственно, начали? Впрочем, бог с ними...

Неожиданно техник замолчал и поднял голову. Послышался шорох раскрываемых дверей.

- Кончаете? - прозвучал мягкий голос, показавшийся мне знакомым.

- Чего ради? - сказал я. - Никогда в жизни мне так мило не беседовалось...

Раздался глуховатый смешок. Я узнал бы его на солнцах Центавра. Руководитель экспертной группы при Комплексе - Норин. Человек, который все может понять и все высмеять.

- Загляни ко мне, когда кончите... беседовать, - сказал он.

Я буркнул что-то, что при желании можно было принять за согласие.

- Впрочем, нет. Я буду занят. Лучше приходи во второй половине дня. В пять. У меня есть кое-что для тебя.

Это прозвучало серьезно. Двери закрылись. Техник уставился на листки. С его почти неподвижных губ слетел очередной вопрос. "Еще неделя, - подумал я, - и он выучит свою шпаргалку наизусть".

Минуло двенадцать. Диванчик подо мной пропитался потом. Короткие секунды молчания заполнял шум крови в висках.

Голос вдруг утих. Секунду, может, две ничего не происходило.

- Расскажи о своей девушке...

Я попытался вскочить, ударился лбом в обрез охватывающего голову полушария и упал навзничь.

- На сегодня довольно, - сказал я спокойно. - Если не снимешь с меня свой чепчик - усну. Можешь оставаться здесь, можешь выйти - мне это до лампочки. В любом случае больше ты не услышишь ни слова...

2 В доме было тихо, как в склепе. Я прошел через всегда открытую террасу и остановился посреди холла. Кресла, цветы, разбросанные клочки пленки. Все по-старому. Стены, увешанные все той же разукрашенной аппаратурой, которой я играл еще пятилетним мальчонкой. Взгляд задержался на любимом кресле отца, стоявшем боком к камину. Подушка слегка примята, словно кто-то сидел там всего несколько секунд назад. Именно в этот момент я окончательно понял, что вернулся домой. Но ощущение было не из тех, которые приносят успокоение.

По крутой лесенке я поднялся на антресоли и попал в небольшой коридорчик с раздвижными стеклянными стенами, за которыми виднелась желто-серая в эту пору года трава.