Богдан Петецкий - Зоны нейтрализации

Белый жетончик неожиданно дрогнул у меня в ладони. Я чуть было не выронил его. Разжал руку и присмотрелся. Под матовой оболочкой пульсировал молочный огонек. В секундном ритме, словно советуя поторопиться. Черт знает, что там помещалось. Плоский, белый треугольничек. Плоский настолько, что его приходилось держать кончиками пальцев. Понятия не имею, каким чудом умудрились еще в него что-то вмонтировать. Нечто такое, что светилось и приводило жетончик в ритмичные содрогания. Безделка. До недавнего времени еще вручали солидные, пластиковые билеты. Эти треугольнички, должно быть, вымыслили в последнем приливе вдохновения, когда завершалась консервация межпланетных бюро путешествий. Не потому, что какое-либо из них, благодаря рекламным техникам и их штучкам, вроде этой с жетончиками, завело в тупик всю конструкцию. Просто люди привыкали жить спокойно. Те, у кого не возникало необходимости, не покидали Землю. Сотням станций остались в утешение школьные экскурсии, экипажи планетарных и сателитарных баз, группы специалистов и такие, как я. Не принадлежащие ни одному из миров. Но ради таких не стали бы выдумывать белых жетончиков, подрагивающих в руке и мигающих молочным огоньком в знак того, что пора отправляться на стартовое поле.

Я поднялся из огромного, апельсинового цвета кресла, которое тотчас же раздулось до шарообразной формы и покатилось в угол холма, словно легкий пляжный мячик. Три мягких бесшумных эскалатора бежали в сторону туннеля. Каждый из них имел окраску иного цвета. На всякий случай я выбрал белый. Персональная коррекционная аппаратура могла сама сопоставить мои зрительные ощущения с цветом жетончика. В отличие от обычных людей нам случалось не знать, действуем ли мы в результате собственный побуждений, или же нам «помогает» в этом модулирующий лазерный диод размером со старинную спичку, который каждый из нас носил в воротнике скафандра. Мы именовали эту аппаратуру «лакеем» [В подлиннике аналогичное по назначению английское слово «батлер»]. Она действовала точно и незаметно. По сути дела, мы редко вспоминали о ее существовании.

Эскалатор вплыл в кишкообразный соединительный туннель, залитый матовым, бестеневым светом. Все вокруг было идеально гладким и невыразительным. Словно плечи новорожденного. Если бы в этом космопорту когда-нибудь высадились пришельцы из космоса, они сразу бы получили представление о нашей синтетической цивилизации. Ласковой и бесконтрастной. По крайней мере, с первого взгляда.

От этой мысли мне пришлось усмехнуться. Хисс был прав. Со мной не все было в порядке. Мне постоянно приходило в голову что-нибудь помимо программы. Причем, без возражений со стороны корректирующей аппаратуры. И даже калькулятора кадров в централи. Словно селекторы информации, контролирующие соединительные каналы между нашими мозговыми полями и психотроном, неожиданно отключали одну или несколько секций.

Это, разумеется, невозможно. Будь так, Хисс оказался бы не в состоянии ничего выявить. Просто я помещался в границах отклонений.

Не существует идеальной стимуляции даже в отношении автоматов, тех, что лишены даже следа белка. Конечно, могли они и с нами что-то напутать. Впрочем, гори они огнем. Что поделаешь, если это всего лишь дефект программы? Мне это обошлось в три недели работы. Не на устранение дефекта. На его создание.

Да что там говорить: дефект. Мне пришлось подменить личную аппаратуру. На все это время. И все того ради, чтобы сохранить память о любви к девушке, которая уже любила другого.

Любовь. А как иначе назвать это? Даже, если она имела облик чисто познавательного процесса. Без того, что люди называют горячкой. И что бывает побудительным мотивом их действий. Такого мне бы никто не позволил. И в наименьшей мере я сам. Если бы кого-нибудь касалось то, что я намереваюсь с этим сделать. В конце концов, я был одним из Информативного Корпуса.

Я был им в самом деле. Я ощущал это с каждой долей уходящих секунд, в которые мой мозг перерабатывал, или, в любом случае мог бы перерабатывать вдвое больше информации, чем любой из величайших гениев, не соединенный с психотроном нашей централи. Словом, всех жителей Земли, кроме той тысячи человек, что занесена в реестры Инфорнола. Так называли Корпус в подражание, не знаю, самое ли удачное, какой-то организации или институту правопорядка, распущенному лет на сто. Хватит об этом. Итя знала, в чем тут дело, но она историк. Так или иначе, каждая мысль, каждое сокращение мышц говорили мне, кто я есть. Я ощущал уравновешенную, пружинистую силу собственного тела, которое за годы тренировок превратили в идеальный инструмент, почти идеальное оружие.