Юрий Петухов - Чудовище - 2

Потом мимо пробежала девочка в голубенькой юбочке и беленькой кофточке. Потом прошли две старушки - тоже невероятно ухоженные, двурукие и двуногие, одноголовые, картиночные. Пак пропустил и их. Но ведь надо было на ком-то выместить свою злость и обиду, все свои невзгоды, тяготы. Пак встал. Пошел к каменному папаше Пуго. И дал такую очередь, что изваянию оторвало-таки голову, а Хреноредьев с Бубой уползли вообще в неизвестность. Пак их не сумел найти. Сами они не откликались.

Темнело.

Но темнело не так, как это бывало в поселке. Там серо-желтая пелена за несколько минут становилась непроницаемой, все обволакивала тьма, лишь в отдельных окошках высвечивались огоньки лучин. Темнота бывала всегда жуткой, пугающей и всегда неожиданной. Здесь же все происходило будто в нереальном сказочном мире, будто в сновидении: небо постепенно темнело, наливалось сначала синевой, густой и плотной даже на взгляд, потом чернотой, какие-то белые и голубоватенькие огоньки посверкивали на этом ненастоящем небе, словно в бархатной ткани продырявили крохотные отверстия, сквозь которые и пробивался занавешенный ею свет.

Но не это было основным, другое растревожило Пака - небо темнело, в парке становилось темно, а на улицах и возле домиков по-прежнему оставалось светло. Там было все как на ладони. Ну куда, спрашивается, пойдешь, как проберешься-прокрадешься?! Нет, не нравилось все это Паку.

- Ну чего? - послышалось из-за спины. Пак обернулся.

- Чего - чего? - переспросил он.

- Я спрашиваю, придурок, не захомутали тебя еще?! - разнервничался вдруг Буба. А это был именно он.

- Как видишь!

Для острастки Пак все же треснул Чокнутого железякой по лбу. И спросил у него:

- Ты-то чего боишься? Ты ведь тут жил когда-то, все знаешь, чего у тебя поджилки трясутся?!

Буба поглядел на Пака сверху вниз, как учитель на ученика.

- Обалдуй, - сказал он, - тут тебе не поселок, тут сразу подзалететь можно, только высунься!

Пак врезал Бубе еще раза. И тот стал менее надменным.

- Я о чем толкую-то, - проговорил по-приятельски, как-то даже задушевно, - нам ведь чего, Хитрец, надо, сечешь?

- Чего?

- А-а! Не сечешь, значит! Нам надо перво-наперво, дубина, из этого садика пробраться через город, понял?

- А на хрена? - поинтересовался Пак.

- Я те вот щя дам "на хрена"! - прозвучало грозно у самого уха. Это незаметно подкрался Хреноредьев. - Я те сколько разов, едрена, говорил, чтоб тружеников не оскорблять, а? Я тя. Хитрец, в последний раз предупреждаю, понял? Я тя в порошок сотру! Я из тебя чучелу набью и напоказ выставлю!

- Да заткнись ты! - прервал его Пак.

Хреноредьев сразу же заткнулся.

- А ты отвечай, зачем нам через городишко-то прорываться надо, чего пудришь мозги?! - Пак чуть не за грудки схватил Бубу.

- А для того, - ответил тот спокойно, - чтобы залезть в такую глухомань, где нас сроду не отыщут, усек? Будем первое время в шалаше жить, жратву в городе воровать или в поселках. Главное, на глаза не попадаться! Они тут дотошные, черти бы их побрали, но размягченные, усек? Они бдительность-то утратили... Но ежели сам в лапы полезешь, так прихватят, что ты, Хитрец, потом из зоопарка не выберешься! А дурака Хреноредьева в какую-нибудь богадельню запрут на всю оставшуюся жизнь, усек? То-то! Надо уметь понимать мудрых людей!

Хреноредьев на "дурака" не обиделся. Его заинтересовал Бубин план. Хреноредьев был готов и в шалаше прожить "оставшуюся жизнь", лишь бы здесь, а не в поселке, не под Куполом. И его вовсе не прельщало удальство и геройство, он не собирался ни за кого мстить, тем более лежать с Паком Хитрецом, порастратившим свою хитрость, в засаде.

И потому он предложил свой план.

- А чего тут, едрена, думать! Днем еще светлее будет! Надо от дома к дому, от заборчика к заборчику - глядишь, и выберемся! - Хреноредьев помолчал для солидности. И добавил с мстительной подозрительностью:

- А Бубу на прицеле держать будем, чтобы снова не продал...

- Чего?! Когда это я продавал-то! - возмутился Буба.

- Молчи, агент! - осек его инвалид. - Заведешь в западню, мы с Хитрецом из тебя лапши настругаем, едрена вошь!

Буба только рукой махнул. Ему надоело уже оправдываться.

За него вступился Пак:

- А чего ты, старый хрен, привязался к Чокнутому? Он заслуженную кару понес?

- Понес, - нехотя согласился Хреноредьев.

- Стало быть, искупил?

- Не знаю, может, и не до конца, едрена канитель! Может, затаился до поры до времени, выжидает момент. Нет у мене к нему доверия!

Пак долго думал. Потом предложил самое простое решение вопроса.