Юрий Петухов - Вторжение из ада (Звездная месть - 4)

Кольцо .сжималось. Видно, экипажам бронемашин тоже хотелось поучаствовать в веселых игрищах, а заодно пощупать местных девчонок и набить карманы. Жители города были обречены, это становилось ясным сразу.

То же творилось в Филадельфии, Детройте, Ванкувере, Боготе, Буэнос-Айресе и еще тысячах и тысячах городах. Запад и впрямь сошел с ума.

- Но ведь пять дней назад, три, даже вчера еще они просто усмиряли восставших, - будто сам с собой заговорил Иван, - а теперь они истребляют всех подряд, без разбора! Это бойня!

- Это ответ на наш ультиматум! - сказал Глеб. Иван поморщился. Но не стал вступать в прения.

- Что скажет разведка? - спросил он. - Какие планы у наших друзей?

Начальник Главного разведывательного управления, седовласый и румяный человек в штатском, привстал.

- Все те же три мобильные группировки. Больше никаких шагов Сообщество не предпринимает. Но...

- Что еще за "но"?!

- Заметно некоторое шевеление во внегосударствен-ных межгалактических соединениях. Например, некий вселенский консорциум, обозначаемый обычно под от-влекающе-дезинформирующем названием Восьмое Небо, проводит большую чистку в своем аппарате и создает новые, усиленные вооруженные формирования. Мы не привыкли брать в расчет эти структуры, но они могут сыграть существенную роль...

- Надо срочно установить контакт с их... - Иван хотел уже было сказать "главарями", но тут же нашел слово иное, равнозначное по смыслу, - с их руководителями.

- Попытаемся! - заверил бодро главный разведчик державы. - Совместно с коллегами, - он обвел взглядом всех присутствующих.

Ивану такой ответ не пришелся по душе.

- Попытаемся? - переспросил он с иронией. - Нет уж! Вы должны в ближайшие два-три дня обеспечить мне личную встречу с четырьмя боссами преступных мафий... ведь их четыре, самых крупных?

Разведчик развел короткими полными руками. Но туг же твердо дополнил:

-Не более!

- А всю мелочь и главарей средней руки - собрать без переговоров и церемоний! И сюда, в подземелья! Иван выразительно посмотрел на Глеба Сизова. Тот скривился, помрачнел. Но кивнул.

Хук Образина опрометью проскочил улицу, извиваясь, изгибаясь, бросаясь навзничь и кубарем перекатываясь под градом визжащих, стучащих о камни и стены пуль, сквозь пламя и разрывы. С налету сбил с ног карателя в глухом непрозрачном шлеме, каблуком сломал ему грудную клетку и тут же, не теряя времени, уложил еще троих, поочередно превращая их в мешки с переломанными костями. Оглянулся нервно, сдерживая судорожную дрожь. Потом сорвал с ближайшего поверженного заплечный баллон с маской, вжался в нее лицом, пустил кислород.

- Да иди ты сюда, Образина! - захрипел из развалин Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский, потомок то ли польских панов, то ли онемеченных французских шевалье, загубивший свою жизнь сначала в десанте, а потом на старом космическом заправщике. - Живей канай, там пристреляно!

Хук вполз в какую-то черную, обугленную щель. Привалился спиной к стене. Промычал из-под маски:

- Сам себе не верю, Крузя! Чего творится! Год назад ежели б кто мне сказал, что вновь придется старое вспоминать да козлом скакать под пулями, ни в жисть бы не поверил, даже не смешно б было!

- Да заткнись ты! - Крузя мотнул головой на свет. - Надо переползти, у них радары ручные и прочая хрено-тень,засекут!

И они поползли вглубь руин, во мрак и копоть, поползли, зная, что сейчас любой паршивый снарядишко может обрушить на их спины и головы тысячи тонн бетона и металлопластика, превратить эти развалины в могилу. Но деваться было некуда. Снаружи не первый день шел дикий, непонятный и какой-то нелепый своей первобытностью и жестокостью бой.

Каратели выбили и вырезали по Нью-Вашингтону и пригородам почти весь народ - несчитанные миллионы обезумевших в грабежах и попойках людишек. Они были легкой и беспомощной жертвой, стреляй, жги, калечь, насилуй, дави - не хочу! Но вот беда, среди этих десятков миллионов отыскались откуда-то единицы да сотни таких, кто давал отпор, кто брал оружие в руки, кто не хотел издыхать подобно тупой и загнанной скотине. Они-то и били карателей, которые сами одурели от бойни, спиртного и разгула, били беспощадно, били изо всех дьф и щелей поверженного, разгромленного, сожженного и брошенного властями на произвол судьбы города.

- В Лос-Анджелесе было веселей, - просипел Хук. Ползущий рядышком Крузя не ответил. Он и сам знал, там с утра до ночи врубали с бронеходов один и тот же шлягер Дона Чака "Пропади все пропадом, моя крошка!" От этой идиотской песенки многие сходили с ума и лезли в огонь гравилетов сами. В Детройте и Сан-Франциско морили газами, и потому там стояла жутчайшая вонь - тела не сгорали в огне, а просто валялись по улицам, домам, крышам, подвалам и медленно гнили под веселым жгучим солнышком. Похоже, всем было плевать на санитарные нормы. Хук и Крузя работали порознь, каждый шел своей дорожкой. Но в проклятом Нью-Вашингтоне их пути пересеклись. Хук говорил: