Борис Письменный - Роковое окружение Эммауса

- Грозил подать знак оттуда, - шептала Эмма, когда я приложился к ее мокрой щеке.

С тех пор, как Эмма осталась одна, она не сдавалась, не позволяла себе расклеиваться, даже с каким-то исступлением следила за собой. Говорила, что Мавродий любил жизнь, людей и веселье; что теперь она должна продолжать жить полной жизнью и увидеть -на что она сама способна.

Эмма, знающая себе цену, дополнительно хотела узнать, как она сможет котироваться по американской шкале; на что она способна в условиях открытого рынка неограниченных возможностей. Маврик был безусловно замечательный человек, но он несколько ее подавлял, заслонял ее, зовите это как угодно заботой, охраной. Эмма чувствовала, что с ее языком и данными она могла бы проявить себя гораздо заметнее.

Прошло полгода; теперь у Эммы, как никогда прежде активной и энергичной, появилось вытянутое выражение лица. По непонятным причинам ожидаемый шумный успех немного затягивался; ажиотажа вокруг нее все еще не наблюдалось. Жизнь шла чередом, как и прежде. Эмма особенно не унывала; она любила приглашать гостей самых разных категорий; обсуждала со мной, кого на кого позвать, ктос кем гармонирует. В виде эксперимента как-то она устроила у себя девичник, когда приехали, по чистой оказии, ее старые университетские знакомые из Парижа, две академические дамы.

В последнюю минуту Эмма решила немного разбавить девичник и допустить, в частности, меня, в виду множества напеченных пышек и вообще такой массы вкусной еды, что было бы жалко, если пропадет.

В окружении наших местных девушек, ленинградские парижанки Франсуаза и Ираида, женщины, так сказать, крайнего полусреднего возраста, сидели рядом. Сдержанные, молчаливые, чуть уже подсохшие и темноватые, как старые девы, они сидели, зябко кутаясь в русские наплечные платки в крупных красных, не то цветах, не то петухах. Выглядели, надо сказать, экзотично для нашего американизированного глаза, как дамы из начала века, из хождения по мукам или вроде Марины Цветаевой перед ее возвращением в трагическую Елабугу.

Когда я зашел, все молчали; с уважением смотрели на именитых гостей. Иногда только звякнет чайная ложечка или шепотом попросят передать блюдо с бисквитами. Наконец, кажется Франсуаза, даже не спросила, а небрежно уронила бесстрастным тоном: - Скажите, господа, Шварцкопф и Черномырдин, они что родственники или однофамильцы?

Выждав паузу для осмысления тонкости произнесенной тирады, следующей включилась Ираида, - Если можете, объясните, каков у вас, в Соединенных Штатах, читательский резонанс на работы Татьяны Толстой?

Мы не могли не оценить по достоинству широту интересов европейской интеллигенции; неудобно было говорить о погоде и бисквитах. Строгая тишина стояла, как на уроке с представителями из РОНО. Я решил разбавить оцепенение, поинтересовался про Париж - Как там наши?

- Вымерли. Вымирают. Все лучшие вымерли...

- Как - вымерли? Шутите!

- Увы, это факт. Посудите сами - и Долгорукие и Струве и Иловайские-Альберти...

- Нет, да что вы! Я имею в виду новых, союзных иммигрантов. Наших!

- Наши - Ваши, - зябко поежилась Франсуаза, переглянувшись с Ираидой.

- Не знаю. Они, по-моему, не кустятся.

- Пожалуй что так, - подтвердила Ираида. - У 'этих' - одно мельтешенье. Эти только друг с дружкой, узким кагалом... не знаем, право...

Наступившую новую, неловкую паузу спас сюрприз, подготовленный Эммой. Ей предложили пригласить на девичник бывшего однокашника новых парижанок некого Ричарда, который оказался в наших местах проездом из Вирджинии, где у него был брокерский бизнес.

- Ляльки! Закричал с порога Ричард. -Какими судьбами, Франька, Идочка...?

- Что за манеры, Рувим, - подняла бровь Ираида.

- Позволь сначала на тебя посмотреть.

Ричард был человеком уже не совсем первой свежести. Довольно лысый, нескладный, разведенный брокер-компьютерщик, но явно здоровый на вид, розовощекий еще и крепкий бутуз. Он сейчас же со всеми перезнакомился, целовал ручки Эмме; не сводил с нее глаз. Первым делом после тоста 'со свиданьицем', Ричард вознамерился рассказать анекдот о жадной даме, мечтающей стать богатой вдовой. Оказалось, что тот же самый, что совсем недавно рассказывал покойный Мавродий. Правда, у Ричарда текст выходил совсем иначе, как-то уже отъявленно непристойно. Не исключено, что это, как раз, входило в его намерения.

- 3ахомутала богатого старпера, значит; легла на койку, кушает бонбончики, размечталась - заведу себе трех полюбовников - первый животное...