Ли Бреккет: Озеро ушедших навеки

В нетерпеливой лихорадке он ждал, пока люди выбирались из саней и крепили у себя на одежде пистолеты Самсона в кобуре. Двоих оставили стеречь сани, остальные цепочкой углубились в нагромождение скал. Ветер завывал между стенами гор, снег слепил. Не было ни малейших признаков города.

Конвей возглавлял процессию. Он напоминал человека, ведомого дьяволом. В то время как остальные скользили и спотыкались, он шел по изуродованной земле точно кошка, — быстро и уверенно ступая ногами даже на самых подозрительных участках пути. Несколько раз он вынужден был останавливаться и ждать, чтобы не слишком опередить остальных.

Внезапно в однообразный вой ветра вторгся совсем иной звук.

Конвей поднял голову и стал вслушиваться. До ушей долетели чистые, приятные ноты рожков, доносящиеся с расположенных выше склонов. Музыка эхом отдавалась по всей долине, аккорды следовали один за другим, звенящие ноты тронули сердце Конвея и привели его в волнение. Он вытряхнул из волос снег и пошел дальше, не обращая внимания на остальных.

Прямо перед ним возник широкий выступ горы. Дул ветер, а глубокий звук рожков звал и звал с другого конца долины. Сугробы наступали на него, мелкие льдинки в воздухе испытывали его упрямство, но темпа сбить не смогли. Он смеялся и все шел по горному выступу, пока не увидел белый город, сверкающий под звездами.

Город начинался в долине и шел вверх по склону, как бы вырастая из замерзшей земли, будучи частью ее, такой же вечной, как горы. На первый взгляд он казался сделанным изо льда, фантастические очертания башен и зубчатых стен слабо сияли в темных сумерках и местами были припорошены снегом. Из оконных проемов исходило сияние жемчужного света.

За городом две горные гряды сходились все ближе, пока наконец их не разделила только линия теней, узкое пространство с ледяными стенами, достигающими самого неба.

Сердце Конвея сжалось от жгучей боли.

Узкое ущелье — то самое!

На мгновение все низринулось в ревущую тьму. Сны и реальность смешались воедино — записки отца, крик отца перед смертью, его собственные полные страха блуждания за стеной сновидений.

Оно лежит позади города, в узком ущелье между горами, — озеро Ушедших Навеки. А я не могу больше вернуться!

Конвей громко сказал ветру, снегу и плачущим рожкам:

— Но я вернулся. Я вернулся!

Взволнованный, торжествующий, он снова посмотрел на город, на его белую красоту, на изрезанные ветрами башни, такие яркие под золотыми звездами.

Это был могучий город, обнесенный стенами и укрепленный против любого врага, который мог отыскаться на Искаре. Конвей устремился к нему, и, пока он бежал, резкий звук рожков усилился и к ним присоединился пронзительный, воинственный зов волынок. Их неумолчное пение шло со стен на всем их протяжении, и сквозь снежный туман Конвей разглядел людей, которые стояли наверху и смотрели вниз. Их копья сверкали оборванной линией по обе стороны от больших каменных ворот.

Конвея охватил жар от прилива крови. Волынки взбудоражили его, он высоко поднял руки и закричал этим людям длинное приветствие. Теперь он ясно их видел. Это были высокие, худые мужчины, крепкотелые, с гладкой кожей лица и выступающими мощными скулами, глаза их походили на орлиные. С их обнаженных плеч небрежно свисали покрытые белым мехом шкуры животных, перевязанные вокруг талии. Люди стояли с непокрытыми головами и не боялись холода.

Копья угрожающе поднялись вверх.

Конвей остановился. Он еще раз прокричал им приветствие, такое же дикое и пронзительное, как их воинственные волынки. И, выжидая, застыл на месте.

Роэн и остальные медленно подтягивались к нему. Они окружили Конвея плотным кольцом защиты. Некоторые из них нервно тянулись к оружию, и Роэн резко заговорил. Волынки умолкли, звук рожков прекратился. Все ждали.

На стене возникло движение, и из ряда воинов вышел старик, крепкий как утес, с гордым упрямым лицом и пронзительными глазами. Он смотрел на чужаков, стоящих внизу. Его волосы и длинная борода развевались на свирепом ветру, покрытая мехом шкура колотила его по бедрам. Некоторое время старик молчал. Вот глаза его встретились со взглядом Конвея, и в них блеснули ненависть и глубокая боль.

Наконец он спросил, медленно-медленно, будто слова с трудом выходили из какого-то глубокого тайника в его голове:

— Люди с Земли?

Конвей вздрогнул. Ему не приходило в голову, что отец мог кого-то научить здесь английскому.