Сергей Смирнов - Тот, кто сидит в пруду

Андрей только недоуменно пожал плечами. И тогда услышал рассказ, до глубины души поразивший его и приоткрывший завесу тайны над загадочной гостьей.

Когда пала фиолетовая мгла, капитан Петр Петрович Коломиец, дежурный по ракетному дивизиону, подумал, что наступил конец света. Или началась третья мировая война. Что, впрочем, учитывая количество и качество ядерного оружия, скопленного за годы войны «холодной», было равнозначно концу света. Того или другого Коломиец давно и тайно ожидал, ибо должен был свихнувшийся мир прийти рано или поздно к какому-то итогу. Апокалиптические ожидания Петра Петровича усугублялись неурядицами в личной жизни: незадолго до сорокалетнего юбилея от него ушла жена, прихватив обоих детей, и переехала к матери в Серпейск. И он, как зверь в вольере, метался по внезапно опустевшей и оглохшей двухкомнатной квартире. И пил горькую, за что неоднократно получал на службе «последнее китайское предупреждение». Как-то раз, возвращаясь с работы в своем обычном в последнее время нерабочей состоянии верхом на велосипеде, он, что называется, не справился с управлением и въехал в ограждение из колючей проволоки, распоров ухо и щеку. В санчасти ему наложили восемь швов. После этого Коломиец решил «завязать», но после двухнедельного воздержания подоспела получка, и «завязка» как-то сама собою закончилась.

Удивительно, что такому-то человеку доверяли дежурство по ракетному дивизиону, на вооружении которого стоял десяток единиц техники класса «земля-земля», причем две из них — с ядерными боеголовками. Но чего в жизни не бывает! Чего не бывает в Советской Армии, в годы перестройки окончательно утратившей боевой дух, дезорганизованной и деморализованной.

И вот пала мгла, укрыла Рыжово и окрестности зловещим фиолетовым крылом. Исчезла связь с внешним миром. Тут-то и поплясала бы трясущаяся с перепою рука капитана по кнопкам пусковой установки, салютуя долгожданному Апокалипсису, но от необдуманного и непоправимого поступка спас очередной запой. Утратив человеческий облик, Петрович лежал, точнее, валялся на кожаном топчане, время от времени просыпаясь, матерно ругаясь, почесывая небритую щёку, и снова засыпал тяжелым похмельным сном.

Пробудившись с раскалывающейся головой и отвратительным привкусом во рту, Петрович с удавлением, граничащим с темным ужасом, обнаружил, что остался в абсолютном одиночестве. Он закурил «беломорину» из распотрошенной пачки и, щурясь от горького дыма, нетвёрдой походкой слонялся по комнатам, пинком распахивал двери, жутко ругаясь, звал солдат, но так ни одной живой души и не обнаружил. Солдаты исчезли бесследно. А вместе с ними исчезли автоматы, запасы продовольствия и даже личный пистолет Макарова из кобуры капитана. Вместо него в кобуре оказался огрызок соленого огурца.

— Ах вы, мать вашу, защитнички родины! Дезертиры драные! — в сердцах орал Петрович в пустоту. Пустота в ответ молчала, глядя на незадачливого капитана бессмысленными зенками.

Вернувшись на штатное место дежурного, Петрович лихорадочно накручивал на телефоне номер за номером, стучал по рычагам, дул в трубку, — все напрасно. Только раз почудилась ему в звенящей тишине на грани слуха разудалая мелодия очередного шлягера советской эстрады.

— Две звезды, две светлых повести, — подхватил Петрович надтреснутый фальцетом, но, не допев припева, уронил голову на стиснутые кулаки и залился горючими слезами.

Через минуту поднял голову и, утирая глаза грязным замызганным носовым платком, обнаружил на столе, на столь же замызганной, когда-то белой в коричневую клетку скатерти со спутанной коричневой бахромой бутылку водки, граненый стакан, блюдо с закусками на любой вкус — бутербродами с ветчиной и сыром, свежими огурчиками и помидорчиками, аккуратно нарезанными и украшенными зеленью. Петрович с недоумением огляделся по сторонам, торопливо перекрестился и поплевал через левое плечо. Вокруг по-прежнему никого не было. Но и водки с закуской минуту назад не было — в этом Коломиец мог поручиться всеми остатками своего страдающего с похмелья разума.

— Так вот ты какая, белая горячка! — прохрипел Петрович и сам вздрогнул от звука собственного голоса. — Чудеса в решете! Прям-таки скатерть-самобранка какая-то, — говорил он, теребя желтыми от никотина пальцами коричневую бахрому, дикими глазами водя по сторонам, ожесточенно тёр их кулаками, тряс головой. Дивное видение не исчезало.