Александр Плонский: Единственный друг

Александр Плонский

ЕДИНСТВЕННЬЙ ДРУГ

Фантастическая повесть

Это было в одном из вероятностных воплощений человеческой истории...

* * *

Воспоминания - непозволительная роскошь для меня. Ведь прошлое невозвратно, да и было ли оно таким, каким рисуется в воспоминаниях? Ярким, значительным... Сколько раз я торопил дни и месяцы, готовый вычеркнуть их из жизни, лишь бы приблизить желанный миг. А он, перейдя из будущего в настоящее, тотчас терял привлекательность, оставляя после себя недоумение: стоило ли его подгонять?

Я сорил секундами, разбрасывал их, точно обесцененную мелочь, пригоршнями, щедро и бездумно. Незаметно для меня они слагались в годы, тяжелые как гири. Их тяжесть я ощущаю сейчас, когда за плечами тысячи лет, и не осталось никого из тех, с кем начинал жизнь.

В воспоминаниях нет полутонов. Все гораздо контрастнее, чем в действительности. Между добром и злом резкая грань. Подлец всегда и во всем подлец.

В жизни не так. Добро и зло пронизывают друг друга - не бывает рафинированного добра и рафинированного зла. А подлец в свободное от подлостей время может быть милейшим человеком...

Впрочем, все это никчемное философствование. А что нелепей доморощенного философа, особенно, если он космопроходец. Ведь кому-кому, а космопроходцу не пристало жалеть о прожитых годах: судьба его уникальна.

Как ни убивал я время, - в многовековом трансвселенском полете и в ожидании этого полета, и во множестве других ожиданий, - оно унесло меня в своем невозвратном течении несравнимо дальше, чем отмерено смертному.

Тогда мне было не до воспоминаний, я жил настоящим, еще больше - будущим. А сейчас подвожу итог, хотя, быть может, проживу годы. Только ничего значительного со мной уже не произойдет. Активная жизнь позади, и я пытаюсь реанимировать ее в воспоминаниях. Как говорили древние правоведы, попытка с негодными средствами. Разве восполнит утрату действительности лубочная картинка, малюемая памятью?

Оттого я и говорю себе: глупо, глупо, глупо! И продолжаю вспоминать, потому что забыть было бы еще большей глупостью и даже подлостью по отношению к тем, кого уже нет.

Стараюсь оттеснить на задний план памяти тщеславное - рукоплескание толпы потомков, награды и отличия, которых я удостоился по возвращении. Стержневая основа воспоминаний глубже и значительней. Для нее не найти иного определения, кроме единственно возможного: дружба. Как жаль, что это слово затерто от неумеренного применения!

Я не однолюб. Но лишь одного человека мог бы по праву назвать другом. У него же, помимо меня, было немало друзей. Они разбежались, как только с ним случилась беда. А я остался. Впрочем, об этом позже.

Лен - так звали моего друга - не был исконным землянином. Он родился на союзной планете в созвездии Лиры. Как раз тогда ученые пришли к выводу, что в биологическом плане человечество деградирует. Чтобы остановить вырождение, нужна была свежая кровь: генофонд землян требовал обновления. И с лирийцами, близкими по генотипу к людям, заключили договор о генетическом обмене. Так Лен попал на Землю.

Его усыновила бездетная супружеская чета. Повзрослев, он мало чем отличался от коренных землян. Лишь заостренный нос, узкие плечи и пронзительный блеск неестественно крупных черных глаз выдавали в нем инопланетянина.

Я познакомился с ним во время войны на первом цикле космофизического практикума.

Это была вторая, и последняя, галактическая война...

Говоря "во время войны", я допускаю неточность: надо было сказать "еще во время войны". Война, то затухала, то разгоралась вновь. Что бывает иначе, мы не знали.

Нам противостояли Кривые миры - так мы их называли. Возможно, Кривыми мирами они называли нас.

Две планетные ассоциации стремились уничтожить друг друга. Рано или поздно им бы удалось это сделать. И если все же не удалось, то исключительно благодаря Лену.

Нынешним людям трудно представить атмосферу тех лет. Мир виделся нам как бы в поляризованном свете. Фильтры были в нашем сознании. Черное казалось белым, белое - черным. За несколько поколений у нас выработался условный рефлекс, предохранявший, как от ожога, от собственного мнения. Иммунитет против инакомыслия - сказали бы теперь. Те, кто утрачивал его или был заподозрен в этом, вскоре оказывались на Черной планете.

Враги Галактики... Я испытывал к ним презрение и ненависть. Время от времени исчезал кто-нибудь из знакомых, выяснялось - враг. Скажи мне: брось в него камень, - бросил бы. А о том, что и со мной может случиться такое, не думал, как не думают о смерти в расцвете лет.