Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Не верю! Я видел его также отчетливо, как вас сейчас!

– О-о… служителю божьему слово «не верю» вообще произносить нельзя. Ладно, немного оклемаешься, спустимся к тому месту. Должны остаться какие-то следы. Детина-то огого какая здоровая была!

Через час, когда Фастер пришел в норму, все трое еще раз сошли вниз, на поверхность, прямо к тому месту, откуда его чуть теплого уволокли. Фастер долго ползал на карачках, шарил пески, тщетно стараясь обнаружить нору чудовища. Разумеется, ничего не было.

Кстати, фанаты Кукольного Театра тоже не будут разочарованы, представление продолжалось! В одну из беспокойных ночей с бортмехаником произошел случай, не упомянуть о котором было бы непростительной ошибкой перед потомками. И бездушный спектакль всех этих ужасов выглядел бы неполноценным. Правда, какой бы неестественной она сейчас не показалась, тем не менее имела очевидца. Так вот, Айрант при всей своей душевной и телесной силе имел одну патологическую слабость, детскую болезнь, которая заставляла его часто вставать среди ночи и бегать по нужде. Как-то он, разбуженный очередным желанием, направился в туалет, но едва оказавшись в потемках коридора, заметил на полу непонятный, но навязчивый для взора предмет. Когда глаза привыкли к темноте и стало ясно (не в коридоре, разумеется, — в мозгах), что это чья-то отрезанная голова с сонливо закрытыми веками, плотно сжатыми губами и холодной мимикой смерти. В переходных салонах уже давно стоял смрад от разлагающихся трупов. Айрант редко поддавался воздействию страха, но в ярость приходил практически по любому поводу. Если сказать точнее: ярость была для него защитной реакцией от страха. Что есть дури он пнул голову и с некоторым успокоением наблюдал, как она, отскакивая от стенок, катится в глубину ночного мрака.

– Поразмыслил, сволочь?!

Впрочем, приключения только начинались. Случай с отрезанной головой был лишь увертюрой к увлекательной пьесе, разыгранной демоническими силами то ли от скуки, то ли от безделья. Он вдруг схватился за живот, побежал к туалету, открыл дверцу…

Ну так оно и есть! Прямо на том месте, где люди любят поразмышлять, невозмутимо восседал один из пассажиров, как на царском троне, сука, растопырив ноги, откинув нижнюю челюсть для властной реплики и выпучив свои бесстыжие глаза. Но реплики не последовало. Казалось, он даже слегка испугался, неожиданно увидев живого. Вот поистине картина, сочетающая в себе трагизм, комизм, идиотизм и нелинейный абсурд! Тупое непредсказуемое молчание длилось секунды две, затем последовал бешеный крик:

– Господин хер!! — вне себя от ярости Айрант схватил труп за шиворот и потянул вверх, оторвав от увлекательного занятия. — Вы заняли мое место! Ну, консервы, совсем пообнаглели! А у себя в морге посрать было нельзя?! — с этими словами он вышвырнул его из сортира.

Покойник, не имея в себе ни духа жизни, ни возможности сопротивляться, безвольно полетел к стенке коридора, упал на колени и уткнулся лицом в плинтус. Так он и остался: со спущенными штанами и торчащим вверх оголенным задом, нацеленным в сторону бортмеха, словно для того, чтобы нанести ответный огонь. Тот с отвращением оторвал клочок туалетной бумаги и, движимый уже не рассудком, а вселившимся в него безумием, швырнул его в сторону трупа.

– Утрись, собака!

Айрант еще долго ругался на разных наречиях, используя все имеющиеся в наличии бульварные слова, но каково же было его удивление, когда в унитазе он увидел огромную кучу дерьма.

– Ублюдок! Даже не смыл за собой!

И тут раздался звук похожий на трезвон охрипшего будильника. Шатаясь от недоумения, бортмех медленно обернулся и посмотрел на загнувшийся труп. Движения не было, но звук донесся явно оттуда. Честное слово — он это слышал! И вдруг он понял, что больше уже не хочет в туалет. Айрант подошел к виновнику трагедии, со всей силы врезал ему пинком по заду и, проявляя неестественную косолапость, направился в прачечную.

На следующий день, когда он рассказывал о своих ночных похождениях, Кьюнг и Фастер от души посмеялись, но смех получился каким-то черным, безрадостным, немного идиотским — отдающим тем же смердящим запахом, что и все происходящее вокруг. Смех сползающих по плоскости умственных деградантов. Безжизненным, мертвым.

Работы на поверхности планеты, хотя и продолжались, но уже двигались не столько ради принципа, сколько из чисто человеческого упрямства. Работали уже не ради долга и даже не ради денег, а просто назло тому бессмысленному бардаку, что творился вокруг. Назло обезумевшим пассажирам, назло этой предвечной темноте, порожденной невесть какими силами. Назло ВСЕМУ и ВСЕМ. Лишь бы продержаться. Доказать, что они люди, и не потеряли чувства человеческого достоинства. А давно атрофированное чувство всякой реальности вызывало ощущение, что все происходящее… нет, не сон, и даже не бред — этакое побочное явление временно свихнувшихся законов естествознания. Казалось, потерпеть еще пару дней и наваждение рассеется, законы придут в норму, разум восторжествует, и все наконец встанет на свои привычные места. Дни шли… Но что-то не рассеивалось. Видать, в глобальном механизме вселенной замкнуло основательно и надолго. Боги от лености дремали. Бесы резвились в торжествующем танце своей безнаказанности.