Стивен Бакстер - Корабли времени

— Да у тебя снова оба глаза, — вполголоса пробормотал я.

Тот пожал плечами:

— А зачем мне теперь протез? Я же воссоздан заново — как и ты.

Я невольно тронул рукой себя — и ощутил прочные ребра и довольно упругие мышцы своего возобновленного тела. И все же это был я. Ведь даже самые мальчишеские воспоминания у меня сохранились, так же, как и все о наших приключениях. И все же я был уже не тем человеком — разобранным в Оптимальной истории, на грани миров и по-новому собранным здесь.

— Нево, — вздрогнул я. — Ты помнишь?.. Это необыкновенное звездное небо и…

— Такого не забудешь. А ты, что — не уверен в своих воспоминаниях?

— Знаешь, — замялся я, — Это как-то неестественно, после такого великолепия, оказаться в столь банальной, пусть и родной, обстановке. Тем более, под нудным английским дождем.

— Оптимальная История, — пробормотал он, разводя руками по сторонам, — более реальна, чем все эти миражи.

Я встряхнул мензуркой: она была плотно закупорена резиновой аптечной пробкой. Странно: я совершенно не мог понять, откуда она взялась, среди деталей машины — и как туда попала.

— Но это, — показал я ему бутылочку — реально?

И, не дожидаясь ответа, стал подниматься на крыльцо.

Почувствовав, как морлок замялся за спиной, я оглянулся.

— Может, я лучше подожду на улице? — раздался голос из темноты.

Я кивнул, вспомнив, как все это, буквально до детали произошло в прошлый раз. И дернул дверной звонок.

Нево ждал меня у машины.

— Все, — махнул я рукой. — Дело сделано.

Первые лучи зари уже просочились сквозь хмурое небо.

— И что теперь? — посмотрел я на тщедушную фигурку морлока.

— И что теперь? — повторил он вопрос — впервые за все время нашего общения.

Вместо ответа я стал переворачивать машину. По-моему, мы и так поняли друг друга.

Машина была совершенно цела. Даже погнутый полоз был как новый.

Позади донеслось пыхтение помогавшего мне морлока. — Вообще-то теперь вы можете вернуться к себе, в свой 1891-й, — сказал он, переходя на «вы». — Ведь мы снова вернулись в первоначальную Историю, незатронутую перемещениями. Ваше будущее уже не затронет прошлого. И вам осталось для полного счастья…

— Что? — сказал я, оглядываясь на него. — Что мне нужно для полного счастья — откуда ты знаешь, морлок?

Машина чуть не выпала из наших рук — он попятился.

— Что знаешь, ты, морлок, о «полном счастье»? О цели жизни? Об исполнении желаний?

Там, в 1891-м у меня остался единственный друг. С которым я обещал встретиться немедленно по возвращении. Но теперь я понимаю, что никогда этого не сделаю. Тем более что ему ничего не нужно рассказывать — он знает все и так о первом моем путешествии. Так что все обратилось на круги своя кроме одного. Я не вернулся к себе. И никогда не вернусь.

— Но почему?

— Потому что нахожу это бесполезным. В моей жизни уже нет места для меня. Тем более, после всего, что произошло. — Я понял, — кивнул морлок. — Ты стал странником в собственном времени.

Я усмехнулся:

— Странником? А ты?

— Мое время уже никогда не вернется, — грустно покачал он головой.

— Да, — вздохнул я, сразу прощая ему все. — Каково это — знать, что за бортом твоей жизни остались тысячи вселенных. Наверное, я становлюсь чудовищем. Друзьям уже никогда меня не понять. Да и я для них навсегда пропал во времени. А между тем, сколько еще будущностей остались не закрыты. Сколько миров остались за бортом, со своими незавершенными историями, страдающими и сражающими в них людях…

Морлок пробормотал что-то неотчетливое.

Я вскарабкался в седло и посмотрел на него оттуда.

— Не желаешь со мной?

— Спасибо, — покачал он головой.

«Решил остаться здесь ручной ученой обезьянкой?» — подумал я, но воздержался от этих жестоких слов.

— И куда же ты?

Он посмотрел на меня. Дождь затихал, и от него уже не надо было прятать лицо. Лишь легкий туман сочился с неба, наполняя его глаза почти невесомой влагой.

В этот момент передо мной пронеслось все, что случилось там, на пороге .

— …Иду, иду, — послышалось из-за дверей. Ключ завозился в замочной скважине, и дверь со скрипом отворилась.

Прямо на меня высунулась свеча в медном шандале, а за ней показалось заспанное лицо. Лицу было лет двадцать пять, его украшал ночной колпак и помятая ночная сорочка, а также всклокоченные волосы над широким лбом.

— Вообще-то, — промямлил он, — уже три ночи, да будет вам известно…