Вячеслав Поляков: Мама, не плачь, я живой

— Как самочувствие, товарищ старший лейтенант? Живот не болит?

— Нормально. Попить дашь?

— Товарищ старший лейтенант, нельзя. Потерпите уж до медбата.

— Почему нельзя?

— Ранение в поясничный отдел, в мягкие ткани. Мы ж не знаем куда там осколок-то пошёл. Я ж не зря про живот-то спрашивал.

— Да не болит у меня живот.

— Ну и ладненько, ну и хорошо. Значит осколок в мышцах застрял, в живот не прошёл. Вот мы сейчас живот-то и послушаем, — заговаривал Никита, — вот фонендоскопчиком живот послушаем…Нуу воот, булькает — значит перистальтика есть, значит и пареза нет, а это значит, что не задело кишечник-то…

— А чего пить не даёшь?

— Ну так, чтоб не думалось, вдруг рвать начнёт или ещё что. Да и лететь-то осталость двадцать пять минут, тут напрямую-то рядом совсем. Потерпите уж, товарищ старший лейтенант, до медбата, а?

— Ладно. Посмотри, как там ребята?

Справа вверху лежал Бесов С. Н. 20 лет, здоровенный сержант-мотострелок с первого БТРа с огнестрельным ранением голени в средней трети. Большеберцовая кость была перебита, но крупные сосуды не задеты, кровотечения не было. В сознании…Шины наложены… Промедол, противостолбнячная сыворотка, асептическая повязка…Пульс, давление, кожные покровы. Ничего. Должны довезти.

— Как дела, сержант?

— Покурить бы…

— Нельзя в вертолёте, летун не позволяет. Терпи уж…

— Как думаешь, с ногой-то?

— Из чего зацепили-то?

— Да, вроде из "Калаша". Чего другого не слышал.

— Семь — шестьдесят два?

— Похоже.

— Ну, тогда не отрежут. Крупные сосуды не задеты, а кость срастётся раньше или позже.

— А почему про семь-шестьдесят два спросил?

— В других районах у "духов" стало появляться новейшее стрелковое оружие. Скорость пули больше чуть ли не в два раза. При попадании такая пуля вызывает гидравлический удар в тканях. Человек на 80–90 % из воды состоит, слыхал?

— Санинструктор на занятиях говорил.

Вот этот гидравлический удар вызывает поражение тканей на клеточном уровне, клетки организма разбивает аж до десяти сантиметров от места ранения. И уже не вылечишь, только ампутация спасает.

— А семь-шестдесят два не разбивает?

— Не разбивает. Так что, считай, повезло.

— Да уж…

Слева вверху лежал рядовой Алтынбеков Р.И., 20 лет, закрытый перелом левой плечевой кости, контузия лёгкой степени тяжести. Шины наложены, промедол, состояние удовлетворительное, пульс, давление хорошие, зрачки одинаковые, отправления в норме. Довезём.

— Как дела, Алтынбеков?

— Нормално, товарищ старший сержант.

— Тебя как зовут-то?

— Рустам.

— Как рука, Рустам?

— Немножко болит, товарищ старший сержант.

— Давай без званий, понял?

— Понял, товарищ фельшер.

— Говорю же: без званий.

— Хорошо, Геннадич.

— Пальцы чувствуешь?

— Да.

— Пошевели пальцами. Молодец. Голова как?

— Немножко болит и кружится. В ушах шумит.

— Ничего, скоро пройдёт. Если тошнить будет, скажи — пакет дам.

— Хорошо, позову…

— А ты сам откуда?

— С Ферганы.

— Не был. Красивый город-то?

— Красивый. Очень.

— Ну, ладно Рустам. Всё нормально будет. Ты попробуй подремать, хорошо?

— Попробую…

Все свободное место было занято мешками с медикаментами, даже откидное сиденье для сопровождающего. Никита ещё раз проверил ремни, которыми раненые были пристёгнуты к носилкам, прошёл вперёд и встал в проёме в кабину пилота.

— Как раненые, Геннадич? — прокричал летун.

— Нормально, товарищ капитан, должны всех довезти, — а сплюнуть через плечо не успел.

Летели над самыми вершинами гор, казалось, протяни руку и достанешь. Вертолёт только перевалил через очередной гребень; и перед ними раскрылась панорама неширокого ущелья, по противоположному склону которого наискосок вверх к перевалу тянулся караван из примерно сотни навьюченных мулов. И тут же разлетелось стекло кабины справа и по корпусу как будто застучал отбойный молоток.

— Держись! — закричал пилот; и вертолёт резко накренился, уходя от обстрела вниз. Затем заложил вираж, резко пошёл вверх и, наконец, перевалил через противоположный склон. Всё произошло за какие-то двадцать — тридцать секунд. Стрелял всего один душман, но автоматный рожок, похоже, выпустил весь. Вертолёту этого хватило.

— Все живы? — закричал пилот. Никита повернулся в салон. Не зацепило никого.

— Связи нет! Рацию разбил, гад! — крикнул летун сквозь задувающий в простреленное стекло ветер. Но это были только цветочки. Падал уровень масла и начала расти температура двигателей.