Юрий Поляков: Мама в строю

АВТОР. Невероятная история, которую мы хотим вам рассказать, произошла на самом деле! Так, по крайней мере, заверил нас тот, от кого мы ее впервые услышали, а сам он получил заверения в правдивости этих событий от человека кристальной честности, а тот в свою очередь от самого настоящего очевидца… Поэтому, если что-нибудь в нашей истории покажется вам неправдоподобным, отнесите это на счет той легкой путаницы, которая непременно возникает, когда рассказ передается от одного кристально честного человека к другому — не менее кристальному…

Вечерний Нью-Йорк. Брайтон-Бич. По опустевшей улице мимо витрин и вывесок идут два рослых полицейских. Завидев их, проститутки стараются скрыться в тени, американская шпана делает вид, что просто прогуливается, а уголовная публика обменивается со стражами закона дружескими кивками…

И вдруг раздается крик:

— Помогите! На помощь!

Кричат, разумеется, по-английски.

Вопли доносятся из русского ресторанчика «У Кости-моряка». Сообщив по рации о своих действиях, полицейские кидаются туда.

Интерьер ресторанчика «У Кости-моряка» явно стилизован под учреждение советского общепита: различные приметы ушедшего быта. В частности, давно забытые пивные автоматы. Переходящее почетное знамя «Образцовой столовой города Одессы».

Кстати, крик о помощи исходит от толстой барменши, очень похожей на отечественную владычицу пивного ларька. А голосит она потому, что в ресторанчике идет классическая салунная драка — с уничтожением мебели, выламыванием перил, разбиванием посуды о головы…

В центре драки невысокий стройный человек, одетый в тельняшку. Он лихо раскидывает жутких гангстеров, нападающих на него со всех сторон. Полицейские с трудом пробираются к эпицентру потасовки. В этот момент человек в тельняшке ударом бутылки по голове валит на землю здоровенного негра.

— Малыш Друппи?! — изумленно восклицают полицейские и тут же защелкивают на руках поверженного гиганта наручники.

— Я предупреждала, что на Брайтон-Бич ему делать нечего! — отозвался победитель в тельняшке, кивая на негра и трогая огромный синяк под глазом. — Гражданин не понял…

И вдруг мы догадываемся, что перед нами — женщина!

— Я его тоже предупреждала, — вмешивается в разговор толстая барменша. — Если Рыбачка Соня предупреждает…

— С тобой все о’кей, Соня? — спрашивают полицейские.

— А то! — отвечает Соня и улыбается…

И вдруг раздается капризно-повелительный голос:

— Стоп! Стоп! Стоп! — Откуда-то выскакивает маленький лысый человечек в джинсовом костюмчике. — Не верю, не верю, не верю!

Зажигается свет. И мы понимаем: это не ресторанчик «У Кости-моряка» на Брайтон-Бич, а обыкновенная съемочная площадка с камерами, «юпитерами» и прочей знакомой машинерией. А панорама вечернего Нью-Йорка — всего лишь грубо намалеванный задник.

— Это все не то, не то, не то… — причитая, маленький режиссер бросается вон и за ним устремляется вся его киносвита.

Они мчатся по каким-то коридорам и, наконец, оказываются перед комнатой, на двери которой написано:

Все входят в кабинет, заклеенный киноафишами и фотографиями, режиссер нервно закуривает кальян и кричит:

— Я не могу снимать такой фильм, когда за окном вот это!

Он отдергивает штору, и в окне возникает силуэт знаменитой скульптурной группы «Рабочий и колхозница», что неподалеку от ВДНХ…

— Но ведь у нас нет денег на экспедицию в Нью-Йорк… — грустно замечает кто-то из свиты.

Гримерная. В кресле перед зеркалом сидит «Рыбачка Соня», а эффектная рыжеволосая женщина тампоном убирает с ее лица нарисованный синяк.

— Ну, почему же сразу — дура? — обиженно уточняет женщина с синяком.

— Дура! — убежденно повторяет рыжеволосая.

— Почему?

— А потому что жизнь проходит!

— Жизнь, Манечка, в любом случае проходит…

— Ясен хрен! Но когда тебе начнут уступать место в трамвае, вспомнить будет нечего!

— А что ты мне предлагаешь вспоминать?

— Есть выставочный вариант. — Маня достает и листает записную книжку. — Два брата. Оба спортсмены. Один брюнет, другой блондин. Талия — 72, плечи — 116. Сексуальность — 94 процента! Выберешь любого. Я их на сегодня выписала.

— Нет, я не поеду.

— Так ты никогда свою личную жизнь не устроишь!