Когда они ушли, Лада только головой покрутила.
— Декабрь уже скоро, а этих... ничто не берет, нелюдей чертовых. — Фраза была бы грубой, но в ней отчетливо читалось и восхищение такой выносливостью, поэтому Рост не стал делать Ладке замечание. Она и сама это как-то поняла, со своей обычной чувствительностью к Ростовым настроениям, сделала неопределенный жест и пояснила, не обращаясь к нему напрямую: — Ладно, пойду, если догоню их, скажу, чтобы оружие захватили, а то гиеномедведи тут наглеют к зиме. А если не догоню... отряд волосатых с пурпурными вышлю, чтобы оградили гостей от неприятностей.
— Они всегда с оружием, — уронил Ростик, уже чувствуя, как к горлу подкатывает привычная тошнота.
Что там у Лады получилось с вырчохами, догнала они их или нет, он не выяснил. С ним случилась уже бывшая некогда тут, в подвале, штука — он провалился в какое-то полубеспамятство-полусмерть. И ведь чувствовал иногда, что находится тут в безопасности и даже в поле внимания Зевса, но... человеком, отвечающим за свои действия, понимающим всё, что вокруг происходило, уже не был. И время, как всегда в таких его состояниях, текло как-то... криво, то очень долго длились считаные секунды, то вдруг проваливались куда-то целые часы. Пришел он в себя оттого, что кто-то очень умело и точно кормил его с ложечки. Он лишь открывал рот, жевал, хотя жевать было и не очень-то нужно, глотал... Наконец сумел разлепить глаза.
На кровати, очень близко, как у нее это уже бывало, сидела Сонечка Пушкарева. Она кормила его, улыбнувшись с такой лаской, заботой, едва ли не любовью, что у него вдруг плохо пережеванный комок размокшего в молоке хлеба с медом застрял в горле. Он прокашлялся, она ему не постучала по спине, догадалась, что это не нужно.
— Ростик, — позвала она, — ты опять почти четыре дня в отключке провалялся.
— Это Зевс... Или с Докай вместе, — проговорил он.
— Так, докладываю, — она отставила на табурет, придвинутый к кровати, миску с хлебной тюрей на молоке, сама, впрочем, не отсела, хотела видеть его как можно ближе, — сюда прилетела целая команда. Ким, почему-то Лешка Астахов, куча всяких прочих пилотов. Почти два десятка душ, если бы была не зима, а весна, нам бы их и прокормить было трудно.
Все-таки она была кормилицей и еще, конечно, заботливой клушей, которая получала удовольствие, если вынуждена была обтирать-кормить даже командира, каким являлся для нее Рост.
— Ты знаешь, полежи, я сообщу, что ты очухался, — она все-таки встала с кровати.
— Докай?
— Спит наверху, он успел, пока тебя... ну, не было с нами, успел смотаться со своими этими, страхолюдинами, в Лагерь пурпурных. Пропадал там два дня, сказал, чтобы тебя не беспокоили, он тебя как-то нагрузил, и ты... В общем, ничего особенного, просто тебе выспаться нужно.
Рост поднял руку, останавливая ее, чтобы она не умчалась наверх.
— Кто переводил?
— Василиса, она тоже тут, и она же помогала мне, как могла, за тобой ухаживать. — Как эта вот девица догадалась, что для Ростика важно, кто возился с ним, пока... его тут не было, как сказала Сонечка, оставалось загадкой. — Мне ведь тоже иногда спать нужно, Гринев. Вот когда она спала, ведь ей еще и с этой делегацией приходилось разбираться, я не знаю. Ты вот что, командир, с ней помягче, она на тебя так смотрит, что... В общем, сейчас я ее пришлю.
Василиса действительно появилась в подвале, постояла, подошла, потом помогла сесть и одеться. Вот от того, чтобы устроить прямо тут ему хотя бы некоторые гигиенические мероприятия, Ростик сумел отказаться, он чувствовал, что будет гораздо лучше, если доберется до душа, пусть даже и холодного. Впрочем, это тоже нуждалось в проверке, не исключено было, что там-то помощь от Василисы придется принять, слаб он был очень, его бы сейчас и слишком напористая струя воды с ног сбила. Но при этом он как-то странно замечал, что стыда не испытывает, вероятно, его присутствие голяком в гигантах окончательно... разбило естественную стеснительность. А впрочем, неважно. Не успел он как следует приодеться после купания, как в холодную, словно бы выстроенную специально для закаливания душевую, в которой местами даже сосульки наросли, ввалился... Сухроб. Он был по-восточному мрачен и решителен.
— Командир, — начал он, не обращая внимания на то, что Василиса еще не со всеми завязками на Ростиковых кальсонах управилась, — ты вот что, похлопочи за меня, чтобы меня... В наездники для этих самых летунов взяли. А то... — он подумал и решил быть откровенным, — сил нет, как меня Ладка доводит.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу