Сергей Булыга - Красные сапоги (Черная сага - 4)

Но Тонкорукий все испортил! Явившись к варвару, он пал перед ним на колени и, как последний раб, облобызал его руку. Что ж, тонкая рука всегда склоняется перед рукою крепкою. Но в этом мало утешения. Когда мы явились под стены Наиполя, нашим взорам предстали лишь догоравшие костры противника, а сам же он, на многочисленных челнах, уже скрывался за горизонтом. И уносил с собой несметную добычу. Я был в гневе! Да и не я один - мы все! А объяснения, которые представил нам спешно прибывший к нам личный посланник Тонкорукого, привели моих храбрецов в еще большее неистовство. "Барра! Предательство! - ревели легионы. - Кто предал? Он! Дал варварам уйти! В костер его! Как варвара! Как пса!" И я... Я положился на Всевышнего, не стал их останавливать. Ибо кто я такой? Пока архистратиг. А коли так, то моя главная задача состоит в том, чтоб вверенные мне войска не теряли боевого духа, держали строй... Ну, и так далее. А посему я вновь приказал трубить в трубы, бить в тимпаны, бряцать в кимвалы - и направил войско к Красным Воротам. Ворота нам не открывали. Вновь измена! Тогда я повелел выдвинуть на боевой рубеж все бывшие в нашем распоряжении осадные орудия, что и было незамедлительно сделано. Кроме того, я приказал, чтоб первая когорта славного Девятого легиона выступила в направлении...

Однако направления я вам не назову, ибо совсем не исключаю того, что сказанное мною станет каким-то образом известно варварам и тогда они при следующей своей осаде смогут воспользоваться этими знаниями, и...

И точно так же рассудил и Тонкорукий. И повелел немедленно открыть нам Красные Ворота. Так мы вступили в Наиполь.

Уже двенадцать раз до этого я приводил войско в столицу. Но я тогда въезжал на золоченой колеснице и в золоченом плаще, а голова моя была увенчана золоченым лавровым венком, а следом за мною - в таких же венках шли мои воины. Народ, стоявший вдоль дороги, ликовал. Ибо тогда, все те двенадцать раз, мы вступали в город победителями, вернувшимися из славного похода. Ну а на этот раз трусливый Тонкорукий вырвал победу из самых наших рук, а посему я въезжал в город верхом, на мне был черный запыленный плащ. Народ молчал. А мои доблестные воины, полные негодования и праведного гнева, кричали, озираясь на толпу:

- Ублюдки! Целовали варварам руки! И это еще хорошо, что они большего с вас не потребовали!

И выли трубы, и гремели тимпаны, визжали кимвалы. Мы шли по улицам, как будто шли в атаку. Тонкорукому некого было нам противопоставить - одним он не доверял, другие полегли в недавних битвах с северными варварами. Так разве это автократор, если он...

Вот потому-то мы и шли! Шли. Шли...

И подошли к Наидворцу. И окружили его со всех сторон. Я вызвал к себе начальника дворцовой стражи и повелел, чтобы его люди немедленно покинули здание. И это повеление было неукоснительно и в самый кратчайший срок выполнено.

Когда из дворца вышел последний стражник, я обратился к своим воинам, сказав:

- Божья помощь всегда бывает с теми, кто выступает за правое дело. Вот потому-то мы и пришли сюда, не потеряв ни единого человека. Однако это только начало. Так сказал я, Нечиппа Бэрд!

- Дер-жава! - прокричали воины. - Нечиппа! Автокр-р-ра!..

А я верхом на лошади поднялся по мраморным ступеням дворца, еще раз поприветствовал своих верных соратников, они еще раз громогласно мне ответили - и только после этого я сошел с седла и двинулся во внутренние покои. Дворец без стражи - это уже не дворец, а нечто вроде огромной, помпезной, запутанной мышеловки. Бедняжка мышь, пятнадцать лет тому назад попавшая сюда, сейчас сидит в своей золоченой каморке на третьем этаже справа по лестнице налево поворот еще налево а потом уже направо, вцепилась в сыр, дрожит и думает...

Однако на самом деле Цемиссий был тогда не один - он не спеша расхаживал по кабинету и диктовал писцу какой-то весьма маловажный документ касательно чиновничьих злоупотреблений в Ларкодском феме. То есть он делал вид, будто ему нет совершенно никакого дела до того, что творится в столице, и что его совершенно не впечатляет то, что я привел под его окна легионы, и что я сам, в конце концов, пришел прямо к нему. А он ведь знал, зачем я пришел! И тем не менее он лишь рассеяно кивнул мне в знак приветствия, а затем вновь повернулся к писцу и как ни в чем не бывало продолжил:

- А посему напомните ему, что я, великий и могучий государь, более не стану терпеть подобные нарушения, а собственноручно вычеркну его имя из Второй Почетной Книги, а самого его и всю его родню вплоть до четвертой степени родства повелю уморить посредством посажения на осиновые колья. Кроме того, еще хочу сказать...