Тахир Малик - Святая ночь

Лодка шла теперь совсем рядом с берегом острова. Давран не отрывал глаз от зарослей. Ему чудилось, что из-за каждого куста поблескивают глаза коз. «Убежали, испугавшись человека… И это домашние животные, прожившие с ним тысячелетия. Что же говорить о диких зверях? Наш предок охотился, чтобы не умереть с голоду. А мы убиваем просто так, ради интереса. При раскопках мы обнаруживаем следы неизвестных животных, отпечатки неведомых растений. Какие из них исчезли с лица Земли по вине человека? Хорошо, что сейчас начали охранять сохранившихся редких животных. Но ведь нельзя уже вернуться назад, к той близости с природой, которая была естественной для доисторического человека…»

— Эге-ге-е! — Сидевший на корме племянник Камалходжи поднялся и замахал рукой. Давран теперь только заметил у противоположного берега ловивших рыбу друзей, те в ответ тоже кричали и размахивали руками. Подплыли к ним, помогли выбрать невод. Дюжина крупных сазанов и усачей билась в мокрой сети. Закирали ловко выпутал рыбу, сложил улов в сумку. Подмигнул Камалходже: «Не арестует нас твой племянник?»

Все дружно расхохотались.

Нияза разбудили, когда уха была готова.

— Забудь сейчас о раскопках, я был, видел, с меня хватит. Поверь, я поддержу тебя. Работа у тебя пойдет, — говорил Нияз Даврану.

— У Даврана одна работа на уме. А человек не машина, ему нужен отдых, вмешался в их разговор Камалходжа.

Но сколько ни упрашивал Камалходжа, Давран стоял на своем. После ужина, выпив пару пиалушек чая, отправились в путь, поручив Нияза заботам Камалходжи.

Отъехав от гостеприимного дома, заговорили о завтрашних делах. Обоим было неловко даже упоминать о Ниязе, оставшемся «гостить» у малознакомых людей. Наконец Игитали-ака, вздохнув, спросил:

— Судя по словам этого вашего сослуживца, он может прекратить все работы. Это правда?

— Правда, — кивнул Давран.

— Но он говорит: «Поддержу», — может, все будет в порядке?

— А вот в этом я сомневаюсь. Если он заявит, что работы следует остановить, их, несомненно, остановят. Но если скажет, что надо продолжать раскопки, — их все равно могут прекратить. Он ведь слабая личность.

— Я слышал, Асаджан тоже спорил из-за этого места. Чем же не понравилась ваша работа тому сильному человеку?

— У них была личная вражда.

— У нас в кишлаке на смех поднимут, если сказать такое. Все уверены, что ученые — самые умные, кристальные люди. А вражда — это удел всяких неучей, бездельников, невежд.

Давран улыбнулся. Он и сам был такого же мнения, когда учился в школе. Да и на первых курсах института преподаватели с ученой степенью казались ему чуть ли не святыми. Когда до него стали доходить всякие сплетни о преподавателях, он поначалу просто отказывался их слушать. Но с годами он убеждался в том, что ученые не так уж отличаются от простых смертных, что и в их среде можно встретить недоброжелательство, подлость. Немало здоровья унесли у Асада Бекмирзаевича его постоянные стычки с руководством института, с теми, кто завидовал его научным успехам…

Видя задумчивость спутника, Игитали-ака не стал докучать ему разговорами. Когда машина въехала на неосвещенную улицу кишлака, он предложил: «Переночуйте у меня, а утром сын отвезет нас на работу». Но Давран не согласился и попросил высадить его возле шоссе.

До палатки оставалось каких-то сто метров, когда знакомый звук заставил Даврана остановиться. Раздался слабый свист. И снова повторился этот звук, напоминающий скрип двери. Перед глазами археолога все поплыло, и он неожиданно для себя сел на обочине дороги. Окрестность осветилась человеческая фигура огромного роста, окруженная сиянием, двинулась к Даврану…

Во время своего путешествия на Эрл Ниг часто думал о том, как он встретится с родными после полета, как сложатся их взаимоотношения в дальнейшем. Оставшиеся на Унете значительно постареют, жизненного опыта у них будет намного больше, чем у космонавтов. Неудивительно, если друг, с которым он делился всеми своими помыслами, станет чужим, а единомышленник — идейным противником. Ведь за это время на родной планете пройдет бездна времени…

По окончании карантина он получил разрешение общаться с унетянами, и на него обрушилось столько новостей, столько разноречивых мнений, что он невольно стал ощущать себя отставшим от жизни, каким-то чужаком среди своих. Даже с женой не получалось разговора по душам. Дети — сын и дочь тоже отдалились от него: ведь они росли, не зная отца. И при первой же встрече с Нигом они заспорили. Нимало не смущаясь, они говорили о собственном отце как об одном из тех, кто нанес вред обществу: провал экспедиции на далекую планету лишал унетян последней надежды. Нигу и в голову не приходило, что ему придется выслушать такое от собственных детей. Поэтому, узнав, что Фида собираются поместить в Приют, он не удивился и даже не разгневался. С тех пор как они с Кивом отправились в космос, к ученым начали относиться еще хуже — на них стало принято сваливать все беды угасающей цивилизации.