Геннадий Прашкевич - Кот на дереве

Ты ел сытнее других!

Ты пил вкуснее других!

Ты одевался лучше других!

Ты имел больше, чем другие!

Ликующая толпа замерла, ликующая толпа слилась в одно живое трепещущее тело, мощно противостоящее холодному молчанию монумента. Я чувствовал полную свою слитность с толпой, я был одним из всех, я был молекулой этого великолепного организма, а потому не неожиданность, а торжество принесли мне слова, взорвавшиеся в прозрачном воздухе:

НО МЫ СПАСЛИ ГАЛЛИНАГО!

Толпа взревела:

- Галлинаго! Он опять с нами!

И я успокоенно вздохнул.

Если Эдик Пугаев и прорвался в Будущее, то совсем не в том качестве, о каком мечтал. Если ему воздвигли здесь монумент, то вовсе не из восхищения перед его делами.

- Литературный герой, - кивнул я сияющему Илье. - Твоя работа?

- Возможно.

- К чему такая скромность?

- Ты забываешь, об Эдике пишет и новгородец... Впрочем, - великодушно махнул он рукой, - кто бы ни написал эдика, я или мой коллега, работу следует признать отменной. Скульптор добавил от себя немного.

- Прими поздравления.

- Оставь!.. Ни я, ни новгородец - мы еще не закончили свои рукописи.

И тут же спросил:

- Где он?

- Кто?

- Ну, этот симпатичный кореец с книгой. Он же явно не местный, он явно из приезжих. А какую книгу можно таскать в руке, гуляя по незнакомому городу?

- Путеводитель?

- Вот именно.

Как нарочно, из толпы, пританцовывая в такт музыке, льющейся с неба, вновь вынырнул кореец. На его сильном локте сидела крошечная девочка с роскошным бантом в каштановых волосах. Она громко смеялась, и Илья засмеялся так же громко. Я не успел остановить его, он хлопнул корейца по плечу:

- Галлинаго! Он опять с нами!

- О, да! - обрадовался кореец.

- Эдику! Мы утерли нос!

- О, да! - удивился кореец.

- А что тут читают? Я спрашиваю, что тут читают? - Илья потянул книгу из руки корейца, но тот, видимо, не так уж хорошо понимал Илью. Он не выпустил книгу, он потянул ее на себя, инстинктивно прижав к груди веселую девочку с роскошным бантом в каштановых волосах, и мне вдруг показалось, что каким-то десятым чувством он, этот симпатичный кореец, почувствовал в Илье другого, совсем другого человека, совсем не такого, как он сам.

- Илья!

Но Петров сам все понял.

А поняв, резко выдернул книгу из руки оторопевшего корейца и бросился бежать, смешно выбрасывая в стороны ноги.

- Илья!!

Он убегал.

- Илья!!!

Со стороны это, возможно, выглядело смешным, даже, наверное, так выглядело, но мне было не до смеха. Только что я был счастливым среди счастливых, только что я был равным среди равных, только что я радовался со всеми: Эдику утерли нос, а галлинаго, он опять с нами! - и вот я уже чужой, и вместо ощущения счастливого единства - тяжкое ощущение одиночества.

А Илья бежал.

Он меня не слышал.

Он не хотел меня слышать.

Он мчался прямо по лужам, разбрызгивая светлую воду, несся по дорожкам, приводя в радостное недоумение людей, все спешащих и спешащих на праздник возвращения галлинаго, который теперь вновь с нами и, надо полагать, навсегда.

"Зачем ему путеводитель?"

Я догнал Илью метрах в десяти от кустов, в которых была спрятана МВ.

Сейчас он вырвется, подумал я, сейчас он сделает эти последние шаги к МВ, и я уже не смогу его остановить, и неизвестная книга, объект из Будущего, вещь совершенно невозможная в нашем времени, окажется именно у нас, там, где ей не полагается быть.

Допустить этого я не мог.

Краем глаза я видел человека, появившегося в конце аллеи. Он слишком походил на обиженного Ильей корейца, чтобы я мог рисковать.

Я отталкивал Илью от МВ, я рвал из его рук книгу.

- Выбрось немедленно!

- Но почему? Почему? - пыхтел Илья, изворачиваясь.

- Выбрось книгу. Она принадлежит не тебе.

- А кому? Кому? - пыхтел Илья.

- Выбрось книгу. Она принадлежит твоим внукам.

- А кому они обязаны? - пыхтел Илья. - Кто строил для них Будущее?!

- Выбрось книгу, - кричал я, наваливаясь на упрямого писателя. - В этом времени ты не имеешь прав даже на собственное литнаследство!

И стены капсулы бледнели, источались (мы боролись уже внутри), и зеленая дымка затягивала прекрасное вечернее небо, глуше и глуше доносился до нас праздничный рев толпы, торжествовавшей над эдиком. Рывком я все же вырвал книгу (в кулаке Петрова остался обрывок суперобложки), вышвырнул ее из капсулы, и почти сразу МВ вошла в поле зрения энергетиков, техников, вычислителей, членов специальной Комиссии и, конечно, воспрянувшего Ильи Петрова (новгородского).