Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря

За Костей-Пузой тянулся длинный след.

Впервые Костя Соловьев попал в руки закона лет в пятнадцать.

Шел шестьдесят восьмой год. Из колонии Костя Соловьев вышел в семьдесят первом, уже Костей-Пузой. Кличка и имя были выколоты на пальцах, будто Соловей всем бросил вызов: вот он — я! А дуги, дескать, пусть медведь гнет. К сорока годам он изучил «Кресты», Бутырку, Владимирскую пересыльную и массу других интересных мест. Убийство в Свердловске, разбой в казахских поселках, мокрые дела в Томске и в Городе…

В ночь засады в деревянном домишке, выходящем глухой стеной в огород старика Пыжова, пировали Костя-Пуза, его двоюродный брат и мрачноватый тип, известный уголовному миру не менее чем по семи кликухам. В эру свободы, объявленной в стране, Соловей и его подручные не теряли времени даром. Уж они-то чувствовали себя свободными.

Засада не удалась.

Несмотря на пиршество, бандиты держались настороже.

На голос милицейского капитана, предложившего бандитам сдаться, Костя-Пуза ответил выстрелами из обреза. Его поддержал двоюродный брат, пустив в ход газовый пистолет. Пользуясь всем этим шумом, Костя-Пуза через угольный люк осторожно выскользнул в темный огород старика Пыжова и в темноте налетел прямо на Шурика. Был момент, когда Шурик понял — он не отобьется от Соловья. К счастью, подоспел Роальд. Обирая с одежды обрывки картофельной ботвы, Шурик присел на какой-то ящик. Его трясло. Роальд хмуро сказал:

«Сашку ранили».

«Где он?»

Роальд кивнул в сторону дома.

Сашка Скоков, правда, лежал на старом половике, брошенном под перила деревянного крылечка. Вышедшая луна ярко освещала запущенный двор и повязанных подельников Соловья. Рядом с ними стоял, нервно потирая длинные руки, хозяин дома — спившийся мужичонка в потасканной телогрейке Без перерыва, сам себя не слыша, он повторял одно и то же: «Чего ж это так, мужики?» Несло перегаром, кислятиной, влажной землей, кто-то из милиционеров по рации вызывал «скорую», у всех были злые лица.

«Ты как?»

Держась за плечо, Скоков беспомощно и удивленно хмыкнул.

«Да ладно. Ничего вроде».

И добавил:

«Выживем».

Вот это удивление и доконало Шурика.

Он даже курить не стал. Он даже слова не сказал. Просто вернулся в огород. Костя-Пуза, в наручниках, все еще лежал в картофельной ботве лицом вниз и злобно скрипел зубами. «Ты, мент! — шипел он в сторону Роальда. — Я тебя еще поимею!»

Роальд курил.

Он был спокоен, но появление Шурика его насторожило.

«Мотай отсюда, — сказал он грубо. — Скокову помоги или ребятам».

«Да ладно, — благодушно кивнул милицейский капитан, очень довольный тем, что ранен не его человек. — Я его понимаю. — Похоже, он действительно понял Шурика. — Пусть набежит разок».

Шурик с маху пнул Соловья в живот.

Крысы! Что позволяет крысам плодиться с такой неистовой, с такой невероятной силой? Он ничего не видел и ничего не чувствовал. Он бил ногами хрипящего, катающегося в картофельной ботве Костю-Пузу, а милицейский капитан благодушно придерживал за плечи хмурого Роальда и только повторял: «Да ладно. Пусть набежит разок».

Крысы, подонки, плесень, сволота, паскуды!

Ладно. Хватит воспоминаний. Шурик водрузил поднос на тумбочку и с кружкой пива в руках вышел на балкон. Может, Роальд прав? Может, просто надо простить всех? И Пузу, и прочих?

Смеркалось.

Душно несло травой, вялыми листьями. За темными кустами китайской сирени Константин Эдмундович, первооткрыватель, а может, первопокоритель, упорно гнался за каменным пионером, держа в откинутой руке серп. А снизу, из кафе, доносилось:

— Пришел, значит, мужик в столовую…

— Да сгорит она, — сипло перебил рассказчика Лигуша. Кажется, он перебрался за столик Гаргоса и его приятелей. — Уже на той неделе сгорит!

— Да нам-то что? Не мешай! — обозлился Гаргос. — Ты даже не спросил, о какой столовой я говорю.

— А чего спрашивать? Бывшая орсовская.

Мне двенадцать. Через шесть лет отдамся миллионеру. Телефон в редакции

Уходя от Шурика, Лерка сказала: ты работаешь на помойке, тебя убьют на помойке, тебя не могут не убить. Ты столько дерьма пересажал в тюрьмы, что тебя все равно убьют. Чем больше дерьма вы сажаете в тюрьмы, тем больше его вываливается обратно.

Наверное, Лерка права.

Затренькал телефон. Звонить мог только Роальд. Самое время обменяться впечатлениями о человеке, пятнадцатого которого убьют. Он вернулся в комнату и поднял трубку.

— Ты уже лег? Это я, твоя ласковая зверушка! Чувствуешь, какая я нежная и гибкая? Это потому, что в прежней жизни я была кошкой.