Евгений Прошкин - Слой

«А на хрена ты мне нужен, дорогой», — глядя на него, подумал Нуркин. И сам себя огорчил: нужен. Времени оставалось всего ничего. По его прикидкам, через пару недель в крупных городах должны были подняться волнения. Всего же нынешней власти он отмерил два месяца. Это был предел. Осенью страна превратится в огромный сумасшедший дом, а у него еще не сформировано теневое правительство. Кроме себя, богоподобного, народу показать некого.

— Министром обороны потянешь, — утвердительно спросил Нуркин.

— Влад, мне бы старую должность. Армии я в этом мире нахлебался во. — Кокошин провел пальцем по краю стакана. — Мне бы попроще что-нибудь. Я ведь помню, как ты Ефимова по ночам будил, через день в Кремль таскал. Мне такого счастья... — Кокошин сложил губы куриной гузкой и издал характерный звук.

— Как же ты со своей инертностью до полковника дослужился?

— А человек я хороший, — скромно потупился собеседник.

Это Нуркин знал. Кокошин был предан, как пес, а такое качество ценилось везде. Ему можно было довериться и потом не жалеть об этом. На него можно было опереться — всегда. Некоторые принимали это за настоящую дружбу. Нуркин давно понял, что такая черта характера — всего лишь неумение жить без хозяина.

— С культуркой у меня здесь, конечно, небогато, — посетовал Кокошин. — Представляешь, дочка спрашивает: «На дне» — это про что? А я — убей, не помню! Сказал, про подводников. Когда чувствуешь себя дубиной, остается только шутить.

— Ты, наверное, слывешь большим остряком.

— А? Давай-давай, подкалывай. Меня не щиплет. Я-то знаю, что к чему. Я этого полковника ношу как китель. Снять, правда, не удается.

— Других военных у меня нет, — резко произнес Нуркин. — Сашок с армией справится, но у него и без этого дел полно.

— Есть кандидатура, — сказал Кокошин. — Человек с размахом. И с интересными идеями.

— Откуда?

— Он местный. Генерал-лейтенант, служит в штабе округа.

— Я понимаю, у тебя здесь новая биография, новые приятели, охота-рыбалка, но...

— У него и к стратегическому оружию доступ есть, — невозмутимо произнес Кокошин. — То, на что ты облизывался. Сорок восемь шахт. По графику на боевое дежурство они заступают в сентябре.

— Поясни.

Кокошин сладостно вздохнул и откупорил следующую бутылку.

— Поясняю. Если вы с ним договоритесь — а вы договоритесь, за этим я и прилетел, — то в сентябре мы получим полсотни ракет с веселой начинкой. Перенацелить и произвести пуск нам никто не даст, это все из центра делается. Но нам ведь достаточно угрозы пуска, а это организовать легко. Система создавалась в начале семидесятых, с тех пор ее только поправляли — на полную замену денег не было. Представляешь, насколько она устарела!

— Погоди. Один генерал-лейтенант?..

— Само собой, не один. Настроения в армии сейчас конкретные, спичку поднес — полыхнуло. Несколько лет назад кто-то еще надеялся на лучшее. Последний оптимист, которого я знал лично, застрелился в прошлом году. Молодые в армию не идут, стариков сокращают. А самое обидное — железки ржавеют! Ради них весь Союз жопу рвал, а теперь на металлолом пилят. За такую реформу не то что к стенке...

— Хорошо, — кивнул Нуркин. — Сколько народу?

— Вокруг него? Человек пятнадцать наберется. А по сигналу половина армии встанет. Нужна только «Аврора».

— Если я правильно понял, «Аврора» у нас уже есть.

— Будет, Влад. В сентябре.

— Давно ты знаком с этим генерал-лейтенантом?

— Он мой старший брат. Здесь у меня завелся брательник.

Нуркин присвистнул и, вторя Кокошину, ливанул коньяка в бокал.

— Что же ты сразу?.. Хотел посмотреть, какую я тебе должность предложу? Несолидно.

— Министр просвещения, — напомнил Кокошин.

— Просвещения, — без раздумий согласился Нуркин. — А послушай-ка... перевести угрозу пуска в реальный пуск — это...

— Практически невозможно, — заверил Кокошин и вдруг увидел на лице собеседника что-то похожее на разочарование. — Влад! Ты в своем уме?! Это же ядерное оружие! Над шахтами висят натовские спутники. Старт засекут, и тогда...

— Успокойся, я просто так спросил. Я рад, что все под контролем и что наша «Аврора», как полагается, заряжена холостым.

— В холостой «Авроре» две с половиной мегатонны, — возразил Кокошин. — И «Аврор» этих — сорок восемь штук. Не вздумай спрашивать «просто так» при брательнике. Больше всего на свете военные не любят войну. Это я тебе говорю как полковник.

— Да что ты разошелся? Нет так нет. Замяли. Давай по последней.