Евгений Прошкин - Слой Ноль

Вчера?! — чуть не крикнул Мухин.

Вчера его «девятку» никто не мял — потому что ее не было, «девятки». Прав не было, не было этой дурацкой тумбочки. А что тогда было?..

А был один только закат, неожиданно осознал Виктор. Последний закат — и больше ничего.

Он проверил часы: десятое июня, четверг, 19.00. Ну да, он специально в четверг поехал — всю пятницу и субботу до обеда трасса будет забита, люди на дачу попрутся. А он? И он тоже... на дачу.

Виктор увидел километровый столбик и, подойдя ближе, разглядел табличку: «42». Откуда?.. Куда?.. И, пока он возвращался к машине, в памяти прорезалось: Минское шоссе.

Мухин даже засмеялся — настолько ему полегчало. Сон. Конечно, сон! Ему уже несколько раз снилось что-то подобное. Деталей он не помнил, но само ощущение врезалось в память здорово. Электричество, вода... что там еще? Боеголовки... Чушь собачья!

Упоминание о собаке что-то в нем задело, но Виктор поспешил загнать эту мысль подальше. Он сел в машину, завел мотор и, пропустив «Москвич» с прицепом, быстро набрал скорость.

«Две „Волги“ и милицейская тачка», — хмыкнул он. Что за бред? Когда это с ним было? Не было этого. В восемнадцать лет записался в автошколу и, как все нормальные люди, получил права. И жена у него тоже с правами.

Виктор покосился на безымянный палец. Обручальное кольцо было на месте.

— Куда же оно денется? — спросил он вслух, словно с кем-то споря. — И кольцо, и жена... Настя, — произнес Виктор с запинкой и сделал вид, что сам этого не заметил.

Чем больше он себя уговаривал, тем явственней проступали черты его настоящей жизни. В голове еще витала какая-то дымка, но Мухин уже разделил воспоминания на вымышленные и реальные. Точки в небе, мужик с топором, конфуз диктора на передаче «Между прочим» — все в корзину. Наплевать и забыть. И что это за название — «Между прочим»?! Нет такой программы!

Виктор обрадовался, как здорово он себя подловил — не себя, разумеется, а тот внутренний голос, который хотел его запутать...

Он вдруг понял, что это смахивает на шизофрению, и, скроив в зеркало идиотскую рожу, заявил:

— Переутомился ты, дружок. Надо бы к врачу сходить. Мозги — дело такое... Лучше раньше, чем...

Не закончив, он издал какой-то жалобный звук и закрыл рот. Ему показалось, что он это уже слышал — слово в слово. Или... он сам это говорил. Самому себе. Только не здесь.

«Не здесь?! — возмутились остатки рассудка. — А где же?»

«Во сне, во сне, — попытался он себя успокоить. — Там, где боеголовки и Константин с топором».

Странно, но имя жены ему далось труднее. Оно пришло не сразу, будто его кто-то подсказал. А Константин из кошмара — вот он, пожалуйста...

Мухин раздраженно махнул рукой и пообещал себе больше об этом не думать. Вот царапина на крыле — другое дело. Там и жестянка, там и покраска... Будь он проклят, чайник на «Ниве»!

Перед железнодорожным мостом стоял огромный указатель со стрелкой на Минск, и Виктор удовлетворенно покивал. Все правильно. Минское шоссе, и... и...

Не выдержав, он снова затормозил.

Невозможно... Виктор не помнил, где его дача. Помнил, что на даче ждет Настя, то есть жена, и про недостроенную баню тоже помнил, но где находится все это счастье, он сообразить не мог.

Мухин вынужден был признать, что, кроме этого провала, есть еще и другие. Например, та «Нива»... Какого она цвета? Забыл. Что за чайник ее водит? Лысый, усатый, молодой, старый? Может, женщина?

Может, и женщина...

Виктор понял, что забыл о себе почти все. Вернее, что-то он помнил, но это смахивало на конспект: не память, а теоретическое знание, его личного опыта оно не касалось. Это была... память о чужой жизни.

Ему стало неимоверно душно. Мухин выскочил из машины и бессильно привалился к ней спиной — колени тряслись с такой амплитудой, что проезжавшие мимо могли принять это за танец. Дунул ветерок, и мокрая рубашка прилипла к телу, но холода Виктор не чувствовал — он стоял с закрытыми глазами и молился лишь об одном: проснуться... проснуться побыстрей...

Такое ему уже снилось. Иногда сон раскладывается, как матрешка: просыпаешься, проходит время, и ты опять просыпаешься. Но ведь когда-то это кончается!

По мосту загрохотали вагоны, и Виктор открыл глаза. Машинально сосчитал: девятнадцать... двадцать... двадцать один. На последнем, двадцать первом рефрижераторе было написано: «АО Возрождение». Нет...

Он попытался отвлечь себя на что-нибудь прозаическое, например на вчерашнюю вмятину, но понял, что не может сказать с уверенностью, какое из задних крыльев ему поцарапали.