Сергей Булыга - Ведьмино отродье

Так, правда, думали только родители невест. А сами лучшие смотрели на все это значительно проще. Примерно вот так: женюсь я или нет, там это еще будет видно, а вот призывный пиршественный стол - он вот, передо мной, так что гуляй, пока гуляется! И каждый день они шумной гурьбой спешили на смотрины, и ели, пили, словно не в себя, и пели, гулеванили, дрались - от лихости и счастья - как правило, между собой. А иногда и с теми, кто их зазывал. Но то опять же не со зла, а все от той же самой лихости и от того же счастья. Да, что и говорить, зима - прекрасная, наивеселая пора! Утром чуть свет продрал глаза, смотался на Обрыв, вернулся, хватанул для легкости, и - когти рвать, смотреть, бузить, дерзить, орать, визжать взахлеб - что это, как не счастье?! Так? Так, конечно же!

А вот Скрипач того не понимал, не бегал в общей стае; он все ходил куда-то на Большой Посад, а возвратившись оттуда, молчал, ничего не рассказывал. Только вздыхал, ворочался, скулил. Так, в скулеже, и засыпал. И Рыжий как-то раз не выдержал, сказал:

- Ар-р! Ну какой же ты жених? Вон, по ночам зубами так скрипишь, что и уснуть нельзя. Невесту напугаешь!

Скрипач, озлясь, ответил:

- Ну и что? Моя невеста скрипа не боится. Я же не ты - не на Юю женюсь!

Все засмеялись. Рыжий промолчал. Вот, подумал, и этот туда же! Да что им так далась эта Юю! Не знает он ее, не видел никогда и, вообще, ему до нее нет никакого дела! А уж ей до него и подавно! Юю - это княжна, единственная княжеская дочь. Все говорят - она красавица. Князь прячет ее в тереме за городом, боится, чтоб ее не сглазили. Князь, говорят, собрался выдать ее замуж не меньше как за короля, конечно иноземного, конечно богатого, конечно...

Р-ра! А эти зубоскалят, олухи! Ты, Рыжий, говорят, у нас такой разборчивый! Тебе и та не нравится, и та, ты, что ли, Юю сватать будешь?! И что им на это ответить? Рвать уши? Так вроде свои, неудобно. Оправдываться? Слишком много им чести! И потому Рыжий просто помалкивал. Ну, иногда для острастки порыкивал. А так все было как и прежде - утром служил, потом вместе со всеми бегал на смотрины (всегда на чужие, своих никогда не устраивал) и там гулял, как все, кутил, как все, дерзил, как все - нет, даже больше всех! А поздно ночью, вернувшись в казарму, камнем валился на тюфяк... А сон не шел! Сна не было - и все! Лежал и думал о Юю! Утром вставал, бежал на службу - и опять у него в голове была только она одна! И на обеде она! На смотринах она! На... Что перечислять - везде только она, только о ней и думал! Да это были даже не мысли, а так, как назойливый шум в голове: Юю, Юю, Юю... А почему это, а отчего это, он сам того не знал. Не понимал себя. И удивлялся, а потом уже и гневался. И эта неизвестная Юю стала его все больше и больше раздражать, выводить из себя! И потому когда опять, на этот раз уже Клыкан съязвил по поводу княжны, Рыжий злобно оскалился и закричал:

- Брехня все это! Вздор! Я вообще семью не заведу, а буду как Лягаш!

- Лягаш! Ха-ха! - загрохотал Клыкан. - Так он же воевода! Первый! Ты, что ли, тоже в первые пойдешь?!

- А что? Вот и пойду!

- Иди, иди. Кто тебя держит! Правильно? - вскричал Клыкан и осмотрел собравшихся.

И все, кто был еще при памяти (а дело было на пиру), сразу согласно закивали. Да, верно, в первые никто из них не собирался. Ибо оно конечно же почетно, что и говорить, но слишком хлопотно. Уж лучше, каждый из них думал, я отскочу куда-нибудь на самую окраину и сяду сотником, а хоть бы и простым десятником - зато сам по себе. И сам тогда везде, хоть на одном голом песке, а прокормлюсь, и еще как! А в Дымске что? Конечно, хорошо еще, терпимо, если посадят тебя на базар, там есть, что взять. И на пристани есть, и на подсобных свинарниках тоже. Все это сочные места, завидные. Но если вдруг вздернут на Верх, что тогда?! Мотаться, как теперь мотается Лягаш, у Тымха на посылках, не знать днем и ночью покоя, и вообще...

Ну, нет! Ни за что! И потому Клыкан насмешливо сказал:

- Горяч ты, братец! Ох, горяч! - и захихикал, и все захихи...

- Р-ра! - рявкнул Рыжий.

Разговор иссяк. Покашляли, покашляли, да больше уже не цеплялись. И так и просидели бы они, промаялись да проскучали бы... Но тут, на счастье, подвернулся Левый - пришел из города, принес с собой вина. Все сразу оживились, пересели. Левый был щедр, лил до краев, а Бобка все рассказывал, рассказывал побасенки, и все смеялись - но все тише, тише... Последним замолчал сам Бобка и как сидел, так и упал; лежал очень неловко, спал. Рыжий поднялся, подошел к нему и уложил его, как надо, и укрыл. И заходил между нарами, и заходил, три раза брал из бочки яблоки, надкусывал, бросал, садился у печи, совал в огонь дрова, а после вышел на крыльцо, проверил сторожей, вернулся, лег, накрылся с головой...