Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

- Иосиф Виссарионович, возвращайтесь! Кругом беспорядок! Летим мы черт-те где - в хаосе... Надо влить пламя в огонь, силу в мышцы, беса в ребро, седину в бороду... баобаб в дупло, гвоздь в толпу... Иосиф Виссарионович, вы слышите?! Ау! Уа! - Нахангов развернул своего даджаля и пролетел, орущий, совсем близко от ракеты Давлятова, и тот потянулся, чтобы прикрыть ему рукой рот, но промахнулся.

- Да замолчите вы! Не будоражьте историческую память... Тихо, тихо...

Но Нахангов, правда, с меньшим рвением, как бы отрезвленный, продолжал кричать:

- Иосиф Виссарионович". О, какое это откровение! Какая казнь! Какое спасение! Ради этого мига я готов терпеть неудобство полета, не пересаживаясь в свою персональную машину...

Тот, кому он кричал, в эту минуту как раз наклонился, чтобы скрепить своей подписью документ, название которого успел прочитать сверху Дав-лятов: "Всемирная декларация о подушном налоге ненатуральном обмене дарами природы и об отмене транснациональных валют - фунтов стерлингов, иен, долларов, марок, тугриков..." Сидящий в шатре поднял голову, и какая-то тень, похожая на воспоминание, промелькнула по его угрюмому лицу... и отлетела от него, как звук.

И в эту минуту мини-магнитофон в очередной раз подлетел к уху Дав-лятова и просвистел безо всякой связи: "Вспоминай! Вспоминай! Вспоминай!" - и Давлятов вдруг опять вспомнил те фолианты, которые своей страстью и логикой помогли ему в разоблачении Салиха, - "Огнеупорные породы" автора Бабасоля и "Гениальный роман" автора Шаршарова, с весьма лукавой начинкой.

И сразу же на площадку недалеко от шатра, куда сверху был устремлен растерянный взгляд Давлятова, выбежали двое заседателей, неся с собой какую-то ширму или занавес, быстро установили все это и вытянулись в неподвижности по обе стороны. К ним выпорхнула та самая грозная судья, заменившая плотный, неженский джинсовый костюм на легкомысленный наряд белый пиджак над короткой юбчонкой, чуть ниже пояса, в высоких желтых сапожках с изогнутыми кверху носками.

В руке у нее блеснула та самая сабля, облокотившись на которую сидел Ибн-Муддафи. Она грациозно взмахнула саблей, будто разрезая занавес. Занавес отодвинулся, и из-за ширмы показалась некая пирамидальная конструкция из зеркал, прямых и кривых, сложенных так, чтобы создавать иллюзию... аллюзию... люзию... мюзию... канюзию...

- Оле-ап! - крикнула судья, в которой неожиданно вылупился талант цирковой актрисы, и по мановению ее руки зеркала повернулись причудливым отражением, и Давлятов с удивлением заметил внутри зеркала Бабасоля, прижатого, как куколка в своем коконе. Но вот плечи его стали вытягиваться, раздваиваясь, и от фигуры Бабасоля отделился Шаршаров и застыл с бледным восковым лицом, и оба они - академик и известный беллетрист-возвращенец вытянулись в такой мучительной позе, словно были сиамскими близнецами, с туловищем о двух головах.

- Оле-ап! - подпрыгнула в своих изящных сапожках судья-актриса, сделала реверанс в сторону невидимой публики и, подняв саблю, ловким взмахом рассекла зеркало надвое. Отсеченные половинки.зеркала наклонились, и из них вывалились - направо Бабасоль, налево - Шаршаров; ошеломленные своим безболезненным отделением друг от друга, ойи Секунду смотрели, помаргивая, на свою избавительницу. Затем, сообразив, что рассечением зеркал номер не кончается, вскочили и, прижав под мышками те самые фолианты, о которых вспомнил Давлятов, понуро побрели в сторону плахи, сопровождаемые угрюмыми заседателями...

Зеркала заблестели, заиграли лучами, отодвигая изображение, и перед взором Давлятова открылась новая картина.

- Рай! - не сказал, а вздохнул Нахангов и ткнул кулаком даджаля, недовольно заскрипевшего зубами.

- Я и без вас догадался! - капризно ответил ему Давлятов и отодвинул фокус бинокля так, что картина стала просматриваться в деталях, и прежде всего врата, к ним примыкал коридор из чистилища. Как раз в это время через врата ступили самые передние из колонны детей и подростков, которые заполнили коридор по всей его длине, а хвост колонны выдавался далеко внутрь чистилища.

В долгом пути через ад и чистилище их вел аятолла...

- Это же он! - воскликнул Давлятов, вспомнив, что видел уже изображение сего аятоллы в той папке, которую подсунул ему следователь Лют-фи. - Аятолла Чечебени!

- Я и без вас догадался! - буркнул Нахангов, желая взять верх в словесной дуэли.

Едва аятолла переступил через порог рая, сразу же потерял достоинство, в нетерпении побежал по первому кругу вдоль стены, желая скорее шмыгнуть в калитку и попасть в сад, к источнику, чтобы утолить первым делом жажду.