Ростислав Гельвич - Полиция реальности

Не все ли равно?

Порой, хочется не двигать челюстями, когда в рот мне запихивают ложку с серыми макаронами. Но они умные. Да и ложка не сжуется. Просто, меня в очередной раз накормят безвкусной внутривенной иглой.

Не все ли равно?

Меня моют серой водой. Серым мылом, серый человек моет мое тело. От меня пахнет серым запахом. Стоило бы сказать, о серых звуках. Но они везде и всегда. Чего о них говорить?

Следует ждать ночи. Именно тогда можно спать. А когда ты спишь, после Особенного Сна, то просыпаешься в другом месте. У тебя слегка болит шея, а цветной человек растирает ее ваткой. От ватки, немного пахнет, шибая в нос.

А тепло растекается из шеи. И мир становится цветным.

Зовет меня. Погоди.

Разминаю шею. Она затекает. А персонал не может ее прохрустеть. Они вертят мне руки, потому что плевать я хотел на свое тело, в этом состоянии. Ведь я забавный, когда нахожусь в:

— Серой пустоте.

Нет, я говорю это не тебе. Другому. Или другой. Или другим. Неважно, тебе не понять.

Я стучу пальцами по виску, и говорю, что знаю очень много.

Он качает головой. У него модная стрижка, и скуластое лицо. Глаза карие. Костюм синий. Ну конечно. Никто из тех, кто приходит ко мне раз в месяц, не носит даже серых рубашек. Не переношу серый цвет.

Хорошо ли меня кормят?

— А ты действительно думаешь, что во все остальное время, мне есть до этого дело? — улыбаюсь — Черт вас всех дери. По тридцать дней, я валяюсь, — на самом деле падаю в бесконечное серое ничто, но ему не понять — Валяюсь на койке как овощ. Не все ли равно?

Они все говорят, что я нужен им. Родион приезжал, и он говорил. Евгений Павлович приходил, и тоже говорил те же слова, но уже без «Сопереживания» на лице.

А я всегда отвечаю им одно и то же. Хотя, прежде всего, спрашиваю:

— А что, вам действительно так важно мое мнение?

Обычно, собеседник всегда отвечает что да. Конечно важно, Коля. Ты нужен нам, Коля. Ты единственный, Коля. Прости, что не говорили тебе, Коля. Ты должен понять.

И ведь я понимаю. Как можно не понять?

— Неужели не знаешь, что у меня нет своего мнения? Я согласен. Я хочу работать. — в такие дни, невозможно не улыбаться и не смеяться. Всегда накатывает. Всегда болят уголки рта, до тех пор, пока снова не засосет в бесконечное падение — Я не могу не хотеть работать. А знаешь почему?

Он хочет что-то сказать, но конечно, стоит его перебить.

— Вопрос не тебе. Ты не поймешь. Говорю же тебе. Неважно. Я не могу не хотеть работать. Потому, что я Объект. — слово «объект», произношу с улыбкой и прихохатыванием. Выглядит идиотски, наверняка — Не человек уже. Существо. Назовите меня «Младшеньким братишкой» — уже не помню точно, как называл меня хаку-таку.

О-о-о, Коля, как ты можешь. Это не так. Ты нужен. Ты будешь. Нор-маль-ный.

Родион уговаривал меня. Евгений Павлович уговаривал меня. Еще два человека, ну и он теперь. Каждый приходит раз в месяц, с уговорами. Все они, думают, мне действительно важно знать, что это был неудачный эксперимент, в котором все подчинялось длинному плану, все, начиная от смерти деда, и кончая разговором с хаку-таку.

А как же мама, Коля?

А как же Кира, Коля?

Они тоже любят тебя. И ты им тоже нужен.

— Не человек я. — теперь, я не улыбаюсь — Все что я хочу, это работать с вами. На все остальное мне плевать. Человек так не может. Таким может быть только Объект.

Он не знает что мне ответить. Вертит заезженную шарманку. Говорит, что они меня вылечат. Все будет как прежде. Но чем это лучше того что есть сейчас? Я привык, к бесконечному покою.

— Ха-ха-ха. Когда-нибудь, я безусловно соглашусь. А теперь, дай мне поспать.

Теперь не в шею. В руку.

Мысли которыми я управлял снова расползаются как липкое тесто. Цвета и звуки теряют свой естественный вид, вкус, запах, и то, что между третьим и четвертым измерением.

Чуть более не серый чем все остальные человек, прячет в карман шприц, и уходит.

Серый поток нейтрино снова влечет меня в разные стороны. Он не скоро оформится в силуэты людей и вещей. Пока еще могу, я складываю руки, ноги, и падаю вниз. Без малейшей возможности достигнуть дна.

Когда-нибудь, я безусловно соглашусь.