Владимир Дэс - Закон есть закон (сборник)

Реутов поднялся к нему.

Полковник был один.

Реутов доложил то, что узнал от полотера.

Полковник вызвал к себе дежурного и приказал немедленно задержать полотера и доставить в управление.

Когда дежурный ушел, полковник заглянул капитану в глаза и спросил:

– Ну, и что ты собираешься делать?

– Передам материалы в прокуратуру.

– Но ты же прекрасно понимаешь, что тогда начнется. Я говорю не о нас с тобой и не об этих несчастных девочках, а о том, что будет в мире. Как обрадуются капиталисты! И какой урон понесем мы. Это ты понимаешь?

– Понимаю. Вы хотите, чтобы я замял это дело?

– Это не я хочу, это нужно всем честным людям нашего социалистического государства.

– А как же эти девочки?

– А что «эти девочки»? Ты ведь знаешь, чем они занимались в свободное от работы время. Ты же видел мать одной из них. Это дочка за два года превратила ее в старуху.

И они оба замолчали.

Наконец полковник подсел поближе к своему бывшему сотоварищу:

– Ну что, Вадим?

– Да ничего, товарищ полковник. Все в порядке. Только вот если бы одна из этих девочек была вашей дочерью, а ее съели бы на том банкете, что бы вы сейчас мне говорили как честный гражданин нашего социалистического государства?

Полковник встал, отошел от капитана и нажал кнопку, вызывая помощника дежурного.

– А ты все-таки дурак, капитан Реутов.

Вошел помощник дежурного.

Полковник махнул рукой, останавливая рапорт вошедшего, и спросил Реутова:

– Оружие при тебе?

– Да.

– Сдай.

Реутов вынул пистолет из наплечной кобуры, отдал старшине.

Полковник сел за стол и, как бы заканчивая что-то неудачно начатое, приказал тому:

– Задержите его. Он пьян. Пусть поспит у вас в дежурке до утра.

Реутов пожал плечами и молча вышел, пропущенный вперед старшиной.

Внизу дежурный, выслушав приказ начальника управления, открыл оружейку, где стояла раскладушка, и сказал Реутову:

– Ложись, Вадим, на мое место. Я-то вряд ли до утра лягу – что-то шумно сегодня.

И его закрыли.

Часов в семь утра дежурный разбудил его.

– Беги. Шеф сказал, чтобы утром, как проспишься, тебя выпустили, а к пяти вечера ждет к себе. Где-то ты прокололся, парень.

– Скажи, Федорыч, а полотера из Петергофа привезли вчера?

– Нет. Его нигде не нашли. Сосед-ка говорит, что к нему буквально перед нашими кто-то приезжал и он с ними куда-то уехал. Мы участковому поручили, чтобы разыскал.

– А что шеф?

– Шеф? Ничего. Давай, топай домой… И послушай моего совета: спусти это дело на тормозах. Плетью обуха не перешибешь.

– Это ты о чем?

Подполковник посмотрел на капитана удивленным взглядом и ответил:

Реутов вышел из управления и, обогнув здание, запрыгнул в проходящий трамвай.

Протрясся семь остановок.

И так же, почти на ходу, выпрыгнул.

Перешел улицу. Завернул за угол.

Ему надо было только зайти в арку, пересечь двор – и он у себя дома.

Он уже подходил к арке.

Какая-то сгорбленная старушка мыкалась у тротуара и никак не могла шагнуть через бордюр.

Капитан легко подбежал к ней, подхватил под руку, собираясь помочь, но вдруг почувствовал под ладонью не щупленькую дряблую руку, а стальные натренированные бицепсы.

В туже секунду «старушка» развернулась и воткнула ему под сердце нож.

Он охнул и, скрючившись, боком упал на тротуар.

Тут же подъехала машина, и мнимая старушка шустро нырнула туда.

Там спросили:

– Ну как?

Перед самым отлетом в Цюрих мне позвонил из Голландии старший брат и попросил захватить с собой небольшой трос, остро необходимый ему для работы.

Такие тросы он использует в своем воздушном цирковом номере. А сейчас у него один лопнул. Во всей Голландии он не смог найти подходящего, но дома, на его московской квартире, у него был один запасной.

Его-то он и просил привезти.

Я легкомысленно согласился, слабо представляя, что это за трос. В моем представлении трос – это не шибко толстая веревка в метр длиной. Пусть даже чуть побольше метра. Словом, не канат.

Когда же друг моего брата привез в «Шереметьево-2» чемодан с этим тросом, я понял, что мои знания о цирковой технике ни черта не стоят.

В этом огромном чемодане оказался двадцатиметровый, в палец толщиной стальной трос весом никак не менее пятидесяти килограммов.

Но в Шереметьево, быстро сдав его в багаж, я еще не вполне ощутил меру счастья от причастности к этому чуду цирковой атрибутики. А вот когда мне его выдали в Цюрихе, это было, как говорят, нечто.