Эрик Рассел - Мы с моей тенью

Э. Ф. Рассел

"Мы с моей тенью"

Тримбл опустил дрожащую ложку, мигая водянистыми виноватыми глазами. - Ну, Марта, Марта! Не надо так. Положив мясистую руку на свой конец столика, за которым они завтракали, Марта, багровая и осипшая от злости, говорила медленно и ядовито: - Пятнадцать лет я наставляла тебя, учила уму-разуму. Семьсот восемьдесят недель - по семи дней каждая - я старалась исполнить свой долг жены и сделать мужчину из тебя, тряпки, - она хлопнула широкой мозолистой ладонью по столу так, что молоко в молочнике заплясало. - И чего я добилась? - Марта, ну будет же! - Ровнехонько ничего! - кричала она. - Ты все такой же: ползучий, плюгавый, бесхребетный, трусливый заяц и слизняк! - Нет, я все-таки не такой, - слабо запротестовал Тримбл. - Докажи! - загремела она. - Докажи это! Пойди и сделай то, на что у тебя все пятнадцать лет не хватало духу! Пойди и скажи этому своему директору, что тебе полагается прибавка. - Сказать ему? - Тримбл в ужасе заморгал. - Ты имеешь в виду - попросить его? - Нет, сказать! - В ее голосе прозвучал жгучий сарказм. Она по-прежнему кричала. - Он меня уволит. - Так я и знала! - И ладонь снова хлопнула об стол. Молоко выпрыгнуло из молочника и расплескалось по столу. - Пусть увольняет. Тем лучше. Скажи ему, что ты этого пятнадцать лет ждал, и пни его в брюхо. Найдешь другое место. - А вдруг нет? - спросил он чуть ли не со слезами. - Ну, мест повсюду полно! Десятки! - Марта встала, и при виде ее могучей фигуры он ощутил обычный боязливый трепет, хотя, казалось бы, за пятнадцать лет мог привыкнуть к ее внушительным пропорциям. - Но, к несчастью, они для мужчин! Тримбл поежился и взял шляпу. - Ну, я посмотрю, - пробормотал он. - Ты посмотришь! Ты уже год назад собирался посмотреть. И два года назад... Он вышел, но ее голос продолжал преследовать его и на улице. - ... и три года назад, и четыре... Тьфу!

Он увидел свое отражение в витрине: низенький человечек с брюшком, робко горбящийся. Пожалуй, все они правы: сморчок - и ничего больше. Подошел автобус. Тримбл занес ногу на ступеньку, по его тут же втолкнул внутрь подошедший сзади мускулистый детина, а когда он робко протянул шоферу бумажку, детина оттолкнул его, чтобы пройти к свободному сиденью. Тяжелый жесткий локоть нанес ему чувствительный удар по ребрам, но Тримбл смолчал. Он уже давно свыкся с такими толчками. Шофер презрительно ссыпал мелочь ему на ладонь, насупился и включил скорость. Тримбл бросил пятицентовик в кассу и побрел по проходу. У окна было свободное место, отгороженное плотной тушей сизощекого толстяка. Толстяк смерил Тримбла пренебрежительным взглядом и не подумал подвинуться. Привстав на цыпочки, Тримбл вдел пухлые пальцы в ременную петлю и повис на ней, так ничего и не сказав. Через десять остановок он слез, перешел улицу, привычно описав крутую петлю, чтобы пройти подальше от крупа полицейского коня, затрусил по тротуару и благополучно добрался до конторы. Уотсон уже сидел за своим столом и на "доброе утро" Тримбла проворчал "хрр". Это повторялось каждый божий день - "доброе утро" и "хрр". Потом начали подходить остальные. Кто-то буркнул Тримблу в ответ на его "здравствуйте" что-то вроде "приветик", прочие же хмыкали, фыркали или ехидно усмехались. В десять прибыл директор. Он никогда не приезжал и не являлся, а только прибывал. И на этот раз тоже. Директор прошествовал к себе в кабинет, точно там ему предстояло заложить первый камень памятника, окрестить линейный корабль или совершить еще какой-нибудь высокоторжественный ритуал. Никто не смел с ним здороваться. Все старались придать себе чрезвычайно почтительный и одновременно чрезвычайно занятый вид. Но Тримбл, как ни тщился, выглядел только ухмыляющимся бездельником. Подождав около часа, чтобы директор успел справиться с утренней почтой, Тримбл судорожно сглотнул, постучался и вошел. - Прошу прощения, сэр... - Э? - Бычья голова вскинулась, свирепые глазки парализовали просителя. Что вам еще надо? - Ничего, сэр, ничего, - робко заверил Тримбл, похолодев. - Какой-то пустяк, и я уже забыл.... - Ну, так убирайтесь вон! Тримбл убрался. В двенадцать он попробовал пробудить в себе стальную решимость, но стали явно не хватило и он со вздохом вновь опустился на стул. Без десяти час он рискнул сделать еще одну попытку: встал перед директорской дверью, поднес к филенке согнутый указательный палец - и передумал. Лучше попробовать после обеденного перерыва. На сытый желудок он станет смелее.