Альфред Вогт - Мир Нуль-А

– Ах, молчание, – протянул мужчина с ястребиным носом. – Насколько я понимаю, нуль-А пауза. В любой момент мы можем ждать, что кора вашего головного мозга начнет контролировать затруднительное положение, в котором вы очутились, и из ваших уст польются умные речи.

Госсейн с любопытством посмотрел на него. Ироническая усмешка почти исчезла, выражение лица было не таким жестоким, поза – расслаблена.

– Я могу лишь предположить, – сказал Госсейн с жалостью в голосе, – что вы провалились на Играх по всем показателям и поэтому смеетесь над ними. Бедняжка!

Гигант рассмеялся.

– Пойдемте, – сказал он. – Вас ждет сюрприз. Кстати, меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я не боюсь представиться, ведь у вас нет ни одного шанса рассказать кому-нибудь о нашей встрече.

– Торсон! – как эхо повторил Госсейн.

Повинуясь жесту, он молча выбрался из машины и прошел в резную дверь здания, где жили президент Харди и его дочь Патриция.

Самым серьезным образом он начал обдумывать возможность побега. Только не сейчас. Еще рано. Даже странно, что узнать правду о себе казалось ему важнее всего на свете.

Длинный мраморный коридор привел их к большой дубовой двери. Торсон толкнул ее, пропуская Госсейна вперед и чему-то улыбаясь. Стражники, следовавшие за Госсейном, остались снаружи.

В комнате было трое человек, среди них Патриция Харди. Один из мужчин, лет сорока пяти и довольно приятной наружности, сидел за столом. Внешность второго невольно привлекала к себе внимание.

С ним произошел несчастный случай, и видом своим он напоминал чудовищного монстра. Странно было смотреть на руку и ногу из пластика, на спину в полупрозрачной оболочке. Череп казался сделанным из дымчатого стекла, даже без признаков ушных раковин. Два человеческих глаза сверкали из-под гладкого высокого купола. Если можно было так сказать, в чем-то ему повезло. От глаз и ниже он сохранил человеческие черты лица: нос, рот, подбородок, шею. Об остальном можно было лишь гадать, а в данный момент Госсейн думал о другом. Он наконец пришел к выводу, как ему следует себя вести: чем смелее, тем лучше, и, глядя прямо на инвалида, произнес:

– Какого черта?

Монстр хохотнул басом. Потом заговорил глубоким, низким голосом:

– Давайте считать меня неизвестной величиной, «X».

Госсейн перевел взгляд на девушку. Патриция не опустила пред ним глаз, но щеки ее покрыл легкий румянец. Она успела переодеться в вечернее платье и теперь ничем уже не напоминала Терезу Кларк.

Как ни странно, ему куда неприятнее было смотреть на Майкла Харди. Мысль о том, что президент Земли является самым обычным заговорщиком, никак не укладывалась в сознании.

Намечалось преступление, иначе невозможно было объяснить поведение Патриции и Торсона, эксперимент с его мозгом. Даже Машина намекала на планы какого-то заговора, в котором замешаны Харди.

Колючий взгляд президента и его тонкие губы скрашивала улыбка человека, привыкшего нравиться публике, но умеющего отдавать приказы и четко следить за их исполнением, способного прервать или довести до конца любой самый неприятный разговор. Подняв голову, он произнес:

– Госсейн, каждый из нас был бы обречен на крайне незначительное положение в обществе, согласись он с мнением Машины и подчинись ее решению. Люди мы необычайно одаренные, способные на многое, но в самой природе нашей заложены жестокость и безжалостность, которые в обычных условиях никогда не позволили бы нам добиться значительных успехов. Девяносто девять процентов истории человечества сотворили такие, как мы, и можете не сомневаться, данный случаи – не исключение.

Госсейн смотрел на него и чувствовал, как тяжесть сдавливает ему сердце. С ним говорили слишком откровенно. Либо заговорщики готовы были действовать, либо ему действительно угрожала смерть. Харди продолжал:

– Я сказал вам все это лишь для того, чтобы в дальнейшем вы неукоснительно выполняли мои распоряжения. Госсейн, несколько человек держат вас под прицелом, так что давайте без фокусов. Садитесь в кресло, – он махнул правой рукой, – и не сопротивляйтесь, когда на вас наденут наручники. – Он повернул голову. – Торсон, принесите необходимую аппаратуру.

Госсейн прекрасно понимал, что у него нет ни малейшего шанса на побег, пока он находится в этой комнате. Усевшись поудобнее, он протянул руки Торсону и с напряженным любопытством стал смотреть, как тот подкатил столик на колесах с небольшими, хрупкими на вид приборами. Не говоря ни слова, гигант начал прикреплять к телу Госсейна полукруглые, напоминающие маленькие чашечки, присоски; шесть – к голове и лицу, шесть – к горлу, плечам и лопаткам.