Альфред Вогт - Мир Нуль-А

Он умолк, и Госсейн дал ему минутный отдых, пытаясь разобраться в услышанном. Потенциальные возможности, унаследованные от каждого из родителей. Искусственное оплодотворение – наука пользовалась подобными методами сотни лет назад, а инкубаторами еще раньше. Теперь самое главное: где хранятся тела?

Он задал вопрос срывающимся голосом и, не получив ответа, потряс старика за плечо. Тело Лавуазье безжизненно упало вперед. Вздрогнув, он осторожно опустил его на пол и, встав на колени, приложил ухо к груди. Сердце не билось. Госсейн медленно поднялся на ноги. Губы его беззвучно шептали: «Но ведь ты ничего мне не сказал. Я все еще ничего не знаю».

Постепенно он успокоился. Такова жизнь, и нельзя ожидать, что все в ней будет ясным и понятным. Наклонившись, он обыскал куртку и брюки старика, надеясь найти хоть какую-нибудь улику. Карманы были пусты. Он уже собирался встать, когда услышал:

«О боже, дай мне пистолет!»

Госсейн замер, потрясенный до глубины души, и тут же понял, что не услышал ни звука, просто поймал мысль покойника. Сначала нерешительно, потом все увереннее, он начал осторожно трясти его за плечо. Клетки человеческого мозга погибали не сразу после того, как сердце перестало биться. Если он услышал одну мысль, значит, есть и другие. Шли минуты. «Умирание – сложный процесс», – подумал Госсейн. К тому же сходство между нами наверняка частично нарушено.

«Поживи еще немного, Госсейн. Следующая партия тел – в возрасте восемнадцати лет. Подожди, пока им исполнится тридцать… да, тридцать…»

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, ему удалось стимулировать небольшую группу клеток. Прошло еще несколько минут, и вновь:

«… Память обладает изумительными свойствами… Но между твоей и моей группами нарушилось непрерывность. Несчастный случай, со мной происшедший, не укладывался в рамки процесса. Жаль, конечно, но теперь к тебе пришел уже жизненный опыт, и ты сможешь завершить…»

На этот раз пауза была совсем недолгой, и снова в его мозгу зазвучал голос:

«Раньше я задумывался – может, меня тоже кто-нибудь создал? Я отводил себе роль королевы в шахматной партии, а ты был пешкой в седьмом ряду, которой оставалась одна клеточка, чтобы прорваться в ферзи. Но ведь королева – всего лишь фигура, хоть и важная. Кто же тогда игрок? Когда все началось?… Опять… (неразборчиво)… круг замыкается, и мы продвинулись вперед не дальше…»

Госсейн напряг все силы, пытаясь удержать мысль, но она исчезла. Стоя на коленях, напряженно прислушиваясь, он внезапно понял, насколько фантастично то, что здесь происходит. И вновь контакт.

«… Госсейн, более чем пятьсот лет тому назад… я начал разрабатывать нуль-А теорию, выдвинутую не помню кем еще раньше. Я подыскал место, мне казалось, что не-Аристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…»

Молчание. Становилось очевидно, что кора головного мозга погибает, клетки теряют однородность. Он поймал туманные обрывки фраз, потом:

«Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной. Я вернулся и разработал проект Машины… И это я выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе… ле…»

Шли минуты, но умирающий мозг старика безмолвствовал. Госсейн поднялся на ноги. Его охватило радостное волнение человека, которому удалось восторжествовать над самой смертью. Внезапно он вспомнил слова, на которые раньше не обратил внимания: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну конечно же! Только ненависть к «X» помешала ему понять, что между ними существует какая-то связь. Но непрерывность могла относиться только к… памяти. Да и кем еще он мог быть?

Он кинулся искать пасту для бритья. Тюбик лежал на полке в ванной комнате. Дрожащими руками он выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы легко сошли в полотенце. Госсейн встал на колени и молча уставился на человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти – старше, чем он думал. Больше ему никого не придется искать. Лицо было его собственным.