Джоан Виндж: Пешка

Кивком головы я отделался от своих спутников в пошел с толпой туристов через керамическое поле к воротам. Человеческие ручейки текли по площадке, вливаясь в гулкую пасть широкой аллеи, ведущей сквозь запутанные музейные внутренности к лифтам, готовым вынести туристов наверх, в городскую часть порта. Я шел вместе с толпой, для собственного спокойствия стараясь держаться ближе к стене.

И вдруг я замер и уставился на стену. Там, внутри кривого, нарисованного баллончиком с краской сердца было мое имя. КОТ. КОТ И ДЖУЛИ. Несколько человек налетели на меня, послышалась брань. Мне было наплевать. Я даже не заметил, как толпа схлынула, не заметил, что остался один на один со звуком собственного дыхания и надписью на стене. Я почувствовал, что меня охватывает паника. День, начавшийся странно, оборачивался безумием. Я оглянулся. Свет и мрак, сменяя друг друга, расползались по стенам, стекали по колоннам, словно живя собственной, независимой ни от кого жизнью.

Я резко повернулся, остро ощутив опасность за секунду до того, как мой взгляд ухватил чье-то движение. Две тени выскользнули из темной аллеи и двинулись на меня. Последнее, что я увидел, — это ярко-оранжевая вспышка, разноцветное мерцание эмблемы на чьем-то рукаве…

Ледяные челюсти небытия сдавили мне горло, впиваясь химическими зубами в сонную артерию. Мир провалился в бездну.

Я очнулся на борту незнакомого корабля. Такого корабля я прежде не видел. Я лежал на пластиковой откидной койке в комнате, которую никак нельзя было спутать с моей каютой или с любым другим помещением на «Дарвине». Я бы тут и с завязанными глазами не ошибся. Последнее, что я помнил, — это яркую переливающуюся эмблему на форменной куртке легионера какой-то Службы Безопасности; теперь меня окружали серо-зеленые, помоечного цвета стены, показное подражание аскетизму в виде убогих стола и стула, ячейки информационного архива, похожие на соты, кровать — все покрашено в защитный цвет, противно было смотреть.

Меня похитили молодцы из Службы Безопасности какой-то корпорации… Это ни о чем не говорило, кроме того, что я нахожусь здесь. Я попытался сесть и слегка удивился, что смог. Ни ремней, ни веревок на мне не было. Нож исчез. Ощупав шею, я наткнулся на пластырь и сорвал его. Меня накачали наркотиком, но голова вроде бы работала.

Дверь каюты плавно скользнула вбок, точно они ждали, когда я проснусь. Вошли двое — возможно, те же, кто меня сцапал. Один смуглый, второй бледный. У них были одинаковые лица, и одеты они были в одинаковую серо-серебряную форму. Перешагнув порог, они замерли в напряженном ожидании. Интересно, почему они такие одинаковые — их что, командиры заставляют что-нибудь делать с лицами? Мои глаза отыскали на лацкане форменной куртки знаки отличия, и я застыл. Бегущая строка идентификационного кода мерцала под ярко-оранжевой, режущей глаз эмблемой Транспорта Центавра. В глазах у меня помутилось. Я не знал, зачем я здесь, но теперь стало ясно, что это не ошибка. Ничего хорошего это не сулило. Холодная злость, а может быть, ледяной ужас охватил меня. Я встал:

— Ч… т… о прои… сходит?

Сел снова; меня мутило. Я понял, почему они не связали меня: не было необходимости, я был в тяжелом похмелье, уж не знаю, что они там мне впрыснули.

Близнецы посмотрели друг на друга и улыбнулись — облегченно, а вовсе не потому, что мой вид их рассмешил. Они осторожно прошли на середину комнаты, словно боялись сделать это прежде.

— Ну вот и хорошо, выродок, — сказал один из них, — тебя хочет видеть шеф. — Они подняли меня и почти поволокли к выходу. Меня стошнило, и я пожалел, что плохо пообедал, потому что мне ужасно захотелось увидеть свой обед на их форменных куртках.

Я находился на борту корабля-разведчика — так мне показалось. В конце концов, им не пришлось тащить меня далеко. Они протолкнули мое тело в дверной проем еще одной каюты и положили на откидную скамейку.

Я ошибся. Это не разведывательный корабль. Это был личный крейсер какой-то шишки из высшего командного состава корпорации…

— Он здесь, сэр. Он в порядке, — сказал один из конвоиров. Поскольку в чрезмерной заботе о моем здоровье их трудно было упрекнуть, я понял: «в порядке» означало, что я не смогу сопротивляться.

Я был не прав… и прав. «Шеф» был не кто иной, как командир Службы Безопасности Центавра. Он наблюдал за мной из дальнего угла комнаты, сидя на покрытом гобеленом откидном кресле за черным кругом стола. Его бритое лицо напоминало лезвие ножа — тонкое, острое, холодное. Высоко на скулах оставались узкие полоски щетины — казалось, что его брови росли вокруг глаз — темных, почти черных. «Шеф» был при полном параде: бронзово-серый шлем с эмблемой Центавра и мерцающими на ней знаками различия, консервативный деловой костюм серого, отливающего серебром твида, пелерина, переливающаяся широкими полосами; от их сияния у меня заслезились глаза. Этот наряд мог означать одно из двух: либо ему нечего было волноваться, либо он хотел произвести на меня неизгладимое впечатление. К чему это могло привести и в том и в другом случае, я не знал.