Джоан Виндж - Пешка

Я перекатился на бок и лег без движения. Мне казалось, что я никогда уже не пошевелюсь. Аргентайн лежала рядом и молчала, глядя в потолок и не видя его за разноцветной дымкой слабого света, просачивающегося в комнату с улицы. Полежав так с минуту, она приподнялась на локте, и, заглянув мне в глаза, улыбнулась. Потом, поцеловав свой палец, провела им по моей щеке. А потом медленно начала раздевать меня. Я слишком устал и не мог сопротивляться. Когда я лежал уже полностью обнаженный, Аргентайн так же медленно разделась сама. И я увидел ее тело, желание увидеть которое пряталось в моем подсознании с того первого вечера в Пургатории. И я не был разочарован.

Аргентайн легла на меня, накрывая губами мои губы.

— Аргентайн… Я не могу, — прошептал я.

— Не волнуйся. — Она снова поцеловала меня. — Все в порядке.

Мягкие теплые губы коснулись моего лица, закрывая поцелуями веки, заскользили, кружа и замирая по дороге, к уху, где горячий язык обследовал каждую канавку; потом спустились ниже — на шею, на грудь. Аргентайн перекатила меня на живот, раздвинула мне ноги и медленно опустилась на колени, а ее легкие, как крылья бабочки, пальцы бережно исследовали каждый сантиметр спины, забирались в каждую ямку на позвоночнике, ласково и настойчиво. «Будешь», — прошептала Аргентайн, и я почувствовал в паху легкое, но жгучее прикосновение. Руки Аргентайн знали то, чего ни одна из моих прежних женщин не знала. И каждое их движение накручивало и накручивало во мне пружину. Я отдался на волю теплого, настойчивого ритма ее терпеливого желания и почувствовал, что оживаю опять, что с каждым ее прикосновением в меня вливается все больше и больше силы.

— Откуда у тебя эта татуировка? — тихо рассмеявшись, спросила Аргентайн, массируя мне бедро.

— Не помню, — пробормотал я, она снова рассмеялась и поцеловала ее.

Я перевернулся на спину, покоряясь движению ее настойчивых пальцев, и, открыв глаза, я с изумлением воззрился на то, что поднималось в паху, точно перст указующий. Аргентайн улыбнулась, приподнялась и с дрожащим вздохом опустилась на мои бедра. Наклонившись вперед, касаясь сосками моей груди, она приникла губами к моим губам.

— Я хочу знать, как это чувствует мужчина, — прошептала она, начиная медленно покачиваться. — Дай почувствовать, что чувствуешь ты…

И внутри ее не было никакого страха. Аргентайн — не Ласуль: ее мозг, как и тело, раскрылся навстречу мне, тянулся ко мне, желая испытать еще одно, незнакомое переживание, которому, как верила Аргентайн, уже не суждено было исполниться при ее жизни.

Я вошел в мозг Аргентайн и, подталкиваемый ее желанием, проникал все глубже и глубже. И в тело ее я проникал все глубже и глубже, водя дрожащими пальцами по серебряной коже, истекающим томлением соскам, по животу, вжимаясь бедрами в теплое влажное лоно, скрывающее тайну. Я влил в ее чувства все: мое вожделение, мягкость и упругость ее тела, пронзительно-сладкое напряжение каждого нерва во мне. Но, приняв в себя этот поток, Аргентайн и сама чувствовала то, что чувствует женщина, и отсылала обратно в меня эхо своего наслаждения, эхо нашего наслаждения, удваивая, учетверяя, удесятеряя его. Ее возбуждение, медленно нарастая, закручивалось напряженной спиралью, вихревой воронкой — там, где наши тела сплавились вместе. И жар поднимался во мне. И каждое прикосновение и движение накручивало еще один виток. Я хотел, чтобы это длилось и длилось, и, почти уже достигнув конца, я не достигал его… но Аргентайн не могла ждать — внутри нее точно спустили курок — и возбуждение хлынуло в нервную сеть ее тела звездным дождем.

Я отступал по линии контакта в свое тело, пока молния не ударила и в меня, и тут уже я не мог дольше сдерживаться. Бешено вращаясь в каком-то головокружительном вихре, я закричал, падая, как метеор, в теплое море освобождения.

Но даже когда я начал успокаиваться, как бы расплываясь, угасая, погружаясь от изнеможения в забытье, я чувствовал, что где-то внутри меня еще пульсирует жар. Аргентайн сидела, запрокинув голову, глаза ее затуманились, но загорелись опять, когда она подалась всем телом вперед, начиная все сначала, как будто ожидая, что невозможное повторится, желая чтобы оно повторилось. Я словно проснулся, чувствуя, как ее напряжение вырастает внутри меня. Теперь, наконец, я узнал это чувство — чувство бесконечности желания и готовности в любой миг шагнуть в бесконечность, в наслаждение — такое же глубокое и бескрайнее, как море…