Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)

Прихрамываю, раскладываю по тарелкам мясо, еще какую-то снедь, угощайся, чем бог послал…

— Главное, комментаторы сами-то двух слов связать не могут, понты одни… — осекаюсь, добавляю: — Ну… чванливые такие, — удачно вставляю старинное слово, — думают, они все знают лучше всех… Писать не умеют, графоманы несчастные, а туда же, давай других критиковать… на сайте…

— Мой распрекрасный друг, как мне все это знакомо, сколько раз на своем веку встречал я людей, чей литературный дар оставляет желать лучшего, но при этом упомянутые мною люди считают себя выдающимися экспертами в области литературы и берутся судить о вещах, которых не знают…

Киваю. Плохо понимаю, о чем он говорит. Ладно, говори, говори, это хорошо, что ты разговорился, винишко в голову ударило… тем лучше…

— Главное… я же вижу… у меня получается лучше… чем у них….

— Несомненно, сударыня.

— Вы… ты действительно так считаешь?

Слабо касаюсь его руки. Электрический ток бежит по пальцам. Что мы делаем…

— Да… я в этом уверен…

Молчим. Кажется, настоящая любовь начинается, когда людям вместе удобно молчать… Кажется, это он сказал в каком-то своем романе… Не помню… Тут, главное, выждать момент, попросить… хоть сколько-нибудь… рубликов пятьсот… Там уже как-нибудь перекантуюсь…

— Очень прошу вас… расскажите мне хоть что-нибудь о своем мире… в котором живете… понимаете, я вижу только внешнюю его оболочку, крылатые машины, повозки без лошадей… но само устройство этих диковинных машин остается для меня в тайне…

— Для меня тоже. Знаешь… пользуемся всем этим, даже не задумываемся, как оно работает…

— Невероятно… Я бы на вашем месте отдал все, чтобы проникнуть в тайны самых загадочных механизмов.

— Ну… такой у нас век… нажми на кнопку, получишь результат…

Становится неловко за наш век. За всех за нас. За…

Молчим… вот сейчас, сейчас… рубликов пятьсот, не больше…

— Да, сударыня, хотел обратиться к вам с одной деликатной просьбой…

Вздрагиваю. Вот черт… не ожидала. А вроде так оно и бывает, деликатная просьба, потом опускается на колени, протягивает два золотых кольца…

Неужели сейчас это случится…

А как я хотела… каждый день он ходит сюда, остается со мной наедине… по тогдашним временам это значит много… очень много…

— Да… хотел осмелиться попросить у вас взаймы, поскольку нахожусь в несколько затруднительной финансовой ситуации…

Встряхиваю головой. Хватит фантазировать, хватит мечтать, пока будешь мечтать, кто-то другой займет твое место под солнцем, кто-то другой выбьется вверх, кто-то другой…

Снова перечитываю какую-то хренотень, которую набросала на компе, так и называется дневник: Письма в прошлое… Кому я там жалуюсь, что денег нет, что жить не на что, что на форуме всякие Джиджи, графоманы долбаные, обругали, что… Ему-то что до меня, у него стансы, у него сонеты, у него высокие материи, у него…

Что у него?

Все у него.

Сам признавался в своих дневниках, что за руку здоровался с архангелами, с русалками грешил, потом…

Смотрю на часы, он не придет, не может прийти, и не потому, что умер двести лет назад, а потому что — что ему до меня, у него таких тысячи, миллионы, которые его читают, перечитывают, которым он подмигивает с пожелтевших страниц — вечер добрый, мой неизвестный друг…

Открываю файл…

Мой неизвестный друг, через века обращаюсь к тебе…

Перечитываю свои записи, сам смеюсь над собой: к кому я обращаюсь, к чьему разуму взываю так рьяно, к кому-то безвестному, который будет (возможно, будет) жить через века и века? Что ему до меня, даже если бы он был, что ему до меня в его мире скоростей столь быстрых, что человек порой обгоняет самого себя и долго не может догнать? Что ему до меня в мире, где самые дерзкие мечты становятся повседневностью, где человеку становится больше не о чем грезить, потому что сама действительность опережает его фантазии? Что ему до меня, если я для него — один из миллионов таких же, оставивших свои опусы на суд неблагодарных потомков?

Спать, спать… какое там спать, одиночество терзает меня в миллионы раз сильнее, чем когда-либо, потому что ваш покорный слуга может обойтись без общества неблагодарной черни, но не неведомого друга, который даже не подозревает о моем существовании…

И снова очиняю я перо, и снова пишу, обращаясь ни к кому через года, через века — мой неизвестный друг…

— А гарантия?