Николай Переяслов - Достучаться до звёзд

Это уже потом крестьяне связали Янку и потащили к князю Воину, дабы свершился суд над подозреваемым в колдовстве. Суд был недолгим — полоцкий князь, принявший после крещения имя Василий, приказал кинуть язычника в темницу, чтобы заплечных дел мастера вытянули из Янки столь нужное правителю признание. Князь не любил, когда кто-то другой убивал его подданных.

Картинки были настолько яркими, что пленник заскрежетал зубами. Всё сгорело — «Стоглав», «Громов-ник», «Аристотелевы врата», «Зодчий», «Каледник»… Мудрость предков сгинула в жарких объятиях пламени, не ведающего жалости ни к бересте, ни к людям.

Никто не хотел ничего слушать. Люди были глухи и слепы и не видели очевидного. Фенрир освободился от запретов, наложенных на него богами, и стал убивать. Волшба светлых альвов оказалась бессильной против всепоглощающей силы неупорядоченного. Предначертанное сбывалось — близился Рагнарёк. Только Янка знал правду и кричал о ней, покуда кто-то из крестьян не заткнул ему рот грязной тряпкой.

Правда была страшной — волк Небытия вырвался на свободу, и вскоре обычный мир должен был стать полем смертельной битвы между Добром и Злом, и будущее не было предопределено. Всё начиналось с начала — Живое и Неживое вновь, как много миллионов лет назад, встали друг против друга, чтобы оружием доказать свою правоту.

Янку пытали, вытягивали душу раскалённым железом. Пленник то кричал, то проваливался в спасительное, но недолгое забвение — палач выливал на него ушат холодной воды, приводя узника в чувство. Признайся… Признайся… ПРИЗНАЙСЯ!

Белое от нестерпимого жара железо медленно приближалось к глазам. Янка попытался отстраниться, но мучитель крепко держал его за подбородок. И узник сдался.

— Спрашивай…

— Вот и хорошо, чернокнижник. Начнём по порядку, коли не возражаешь… — монах удовлетворенно улыбнулся, однако убрать железо подальше не приказал. — Твой волк?

— Я уже говорил, я подобрал волчонка ещё маленьким. Деревенские собаки хотели его разорвать, а я его отбил, выкормил, и он стал мне другом…

— Вот как? Странная получается дружба. Впрочем, чего ждать от колдуна. Слуги Дьявола часто сходятся с богомерзкими тварями… Значит, ты признаёшь, что волк твой?

Янка кивнул.

— Вот и славно! — монах довольно потёр руки. Наконец что-то определённое. Палач отодвинул железный прут и снова сунул его в огонь, давая понять, что пытка не закончена и всё зависит от самого Янки, вернее от его слов.

Монах закусил нижнюю губу, поиграл цепочкой золотого креста, обдумывая следующий вопрос.

— Волк мой, но он никогда не нападал на людей, — опередил его узник.

— Вот как? — притворно удивился монах. — Тогда как ты объяснишь, что крестьяне, посланные на поиски пропавших, нашли в логове жившей у тебя твари обглоданные человеческие кости? Молчишь? Ты можешь упираться и дальше, но всё свидетельствует против тебя, чернокнижник. Люди видели, как твой волк рыскал по лесу. Для чего?

— Волк невиновен! — упрямо повторил Янка, стараясь не обращать внимания на боль, раздирающую всё тело.

Монах предостерегающе поднял руку. Палач встрепенулся и потянулся к клещам, собираясь подцепить успевший накалиться прут.

— Сейчас тебе нужно думать не о волке, а о самом себе. Ещё не поздно спасти свою душу, ибо муки физические ничто в сравнении с терзаниями душевными. Покайся!

— Ты не прав, монах. Между душой и телом нет разрыва. Пускай они и в сущности различны, но все же едины, и тело есть выражение души, необходимая составляющая Гармонии, ибо внутреннее и внешнее — суть проявление Единого. Развивая тело, мы развиваем душу…

— Чур меня! — монах несколько раз перекрестился и поцеловал крест. — Не смей говорить так, мерзкое порождение Ехидны! Тело есть грязное обиталище души, и задача человека — вырваться из оков бренной плоти, дабы возвыситься и обрести спасение.

— Спасение — это обман, — печально улыбнулся Янка. — Жалкая химера больного разума, которой прикрываются те, кто подвержен страху. Тобой движет страх, христианин. Страх перед лицом твоего Бога. Задумайся, кто ты для него? Всего лишь раб, безликая тварь. И твоему Богу нет до тебя никакого дела. Что может связывать господина и раба? Только вера последнего в божественность Хозяина. Вы, христиане, считаете себя рабами одного из множества богов, вдруг посчитавшего себя изначальным. А этот Бог не имеет никакого права называться единственным, ибо он только часть целого, одна из граней Истины. Ты молишься на коленях, а я твёрдо стою на ногах, со взглядом, устремлённым в небо, и с руками, простёртыми вверх. Твоя вера лишена разума. Разве ты не понимаешь, что сущность человека не нуждается в посредниках, ибо они лишь извращают Истину, стремятся к духовному господству над людьми в своих корыстных целях?