Лариса Петровичева - Следы на воде

— Здравствуйте, Кирилл Александрович. Как себя чувствуете?

Я задумчиво потер челюсть и сказал:

— Благодаря вам почти хорошо.

— Вот и отлично, — улыбнувшись, проронил Джибрил. Не понравилась мне его улыбка: ну как, в самом деле, может улыбаться статуя. — Кстати, здесь неплохой «Полиньяк».

— Ну да, — кивнул я, рассматривая темно-бурую полосу на его пиджаке. — Хотя попы и журналисты пьют водку.

Джабрил понимающе качнул головой.

— По-моему, вас нельзя отнести ни к тем, ни к другим, — заметил он. — Почему, кстати, отличный журналист, свободолюбивая личность и абсолютный атеист — последнее, кстати, в наше время небезопасно — вдруг начинает работать при епархии, хотя известен крайне резкими критическими замечаниями на счет официальной церкви?

Я пожал плечами.

— Иногда человеку свойственно совершать необъяснимые поступки.

— Но зачем? — изумился Джибрил. — К чему лезть в чан с тем, что вы лично считаете дерьмом, да к тому же и лить последнее себе на голову?

Я промолчал. Мой собеседник сделал знак официанту, и передо мной возник бокал коньяку. Должно быть, вышеупомянутый великолепный «Полиньяк»; я автоматически отпил и не почувствовал вкуса.

— Вам было тогда настолько плохо? И вы так не видели выхода? Или настолько возненавидели себя, что решили: самоубийство в рассрочку подходит как нельзя лучше?

— Джибрил, — я постарался, чтобы мой голос прозвучал максимально спокойно и небрежно. — Ну к чему все эти вопросы?

Он сразу же вскинул руки ладонями вверх, словно сдавался в плен или что-то от себя отталкивал.

— Простите, Кирилл Александрович, я зарвался. Но еще один вопрос я все-таки задам. Почему вы совершенно сознательно избрали отказ от веры?

Я задумался, вспоминая: теплые огоньки свечей, удивительно поющий хор и собственное чувство умиротворения и спокойствия, чувство дома.

— Наверно, потому, — начал я, старательно подбирая слова, — что я увидел: слова Бога расходятся с Его делами. Я думал… думаю, что Он забыл наш мир. Следовательно, я не могу рассчитывать на Него. Я не отрицаю существование Бога; просто не хочу верить такому Богу.

Джибрил сложил пальцы пирамидкой и с искренним интересом воззрился на меня.

— А почему вы думаете, что Он несет ответственность за этот мир? Он и так дал слишком много.

— А отец не тот, кто один раз молодец, — довольно резко парировал я. Джибрил довольно хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

— Черт побери, вы нравитесь мне все больше! За знакомство?

Мы чокнулись бокалами и, выпив, решили перейти на «ты». В это время музыканты — а «Парадиз» славился живой музыкой — наконец расселись по местам, и на небольшую сцену вышла певица в бордовом платье. Джибрил многозначительно подмигнул:

— Ради нее я тебя сюда и позвал.

Присмотревшись, я едва не вскочил. У микрофона стояла Анна! И посетители «Парадиза» уже усаживались за столиками так, чтобы получше видеть ее. Джибрил без обиняков ткнул пальцем в направлении соседей и сказал:

— Видишь вон того шатена в жутком галстуке? Валентин Трубников, ходит сюда только ради Анны.

Трубникова, телеведущего с канала «Новый Эфир», я шапочно знал. Галстук у него действительно был жуткий. Валентин откинулся на стуле с бокалом вина в руке и, глядя на Анну, облизывался чуть ли не в открытую. Не знал, что его потянуло на молоденьких.

— И ведь он наркоман, — заметил Джибрил. — Перед эфиром ему всегда нужно принять дозу.

— Не верю, — довольно резко оборвал я его. — Трубников недавно выпустил свою программу о наркомании. Скажешь, с натуры писал?

Джибрил пожал плечами.

— Поверь, я знаю о нем намного больше.

Я собрался было что-то добавить, но тут Анна запела, и я натурально онемел. Вот просто-напросто язык проглотил: понял, зачем все эти люди, которые сидят сейчас с одинаковым выражением лиц (у меня такое же), таскаются в недешевый ресторан: этот голос — почему-то в голове мелькнуло прилагательное «яркий» — поднимает тебя из той канавы обыденности, в которой ты возишься, до той высоты, на которой должен быть по замыслу Творца. И пока звучит песня, можно поверить — действительно поверить, всем сердцем! — что мир, в котором мы живем, хороший и добрый, а люди в нем существуют отнюдь не по закону «человек человеку волк». Примерно об этом я думал в тот момент, но, конечно, не словами — просто ощущал исходящую от Анны теплую, лучистую волну, нежился в ней, а в голове крутилось: как хорошо, что я здесь, как хорошо.