Лариса Петровичева - Следы на воде

— А до тебя, я так понимаю, не сразу доходит? — ласково проговорил кучерявый.

— Не звони, Римский, никуда, хуже будет, — передразнил я кучерявого. — А я прямо испугался. Ничего твоей Анне плохого не сделают.

Незнакомец вздохнул. Примерно такие звуки люди издают, когда идут на сделку с совестью и совершают, в общем-то, не очень хороший поступок. Посмотрел в сторону и вдруг хлестнул меня по лицу своим букетиком!

М-мать! У него в цветочках что, лом? От боли, пронизавшей челюсти я заревел диким ведмедем и натурально попробовал дать сдачи. Да, лучше бы и не пытался. Когда я засадил кучерявому кулаком по зубам, то рука моментально повисла плетью. С таким же успехом можно было бы колотить статую.

Буфетчица завизжала благим матом и кинулась звать охрану. Она убралась от прилавка очень вовремя: кучерявый незнакомец сгреб меня в охапку, выдернул из-за стола и швырнул на стойку. Посыпались бутылки и банки, зазвенело стекло, разбиваемое моей многострадальной башкой, и я почувствовал, как по затылку и шее полилась кровь. Кучерявый легко перепрыгнул за прилавок и склонился надо мной, довольно обозревая содеянное. Я копошился на полу, кое-как пытаясь подняться и разрезая ладони о бутылочные осколки. Глаза заливала кровь: проклятый букетик рассек весь лоб; про шатающиеся зубы умолчим.

— Я, — пинок в печень, — тебя, — удар по ребрам, — предупреждал?

Узкая сильная рука ухватила меня за волосы и вздернула на корточки.

— Предупреждал?

Цветочный запах, исходящий от незнакомца, был приторным, густым и вязким. Облился женским одеколоном… Ну где же наши охранники, эти отожравшиеся мордовороты?

— Хватит, Варахиил.

И я услышал шаги. Кто-то неторопливо вышел из кухни, под его ботинками похрустывало стекло.

— Хватит.

Очень усталый, какой-то надтреснутый голос. Мой истязатель выронил букет, и цветы рассыпались прямо у меня под носом — странные цветы: блеклые лепестки, серые волокнистые стебли — кашлянул и сплюнул на них черный сгусток крови.

— Но…

— Встал и вышел.

Рука разжалась, и я плюхнулся на цветы и стекло. Под грудью и животом было тепло и мокро, и я искренне понадеялся, что это не кровь, а вода из самовара.

Потом стало темно, и я испугался, что ослеп. Кучерявый издал совершенно змеиный шип и, перепрыгнув через стойку, покинул разоренный буфет, бросив напоследок:

— Ты еще увидишь…

Некоторое время было совершенно тихо, потом я услышал, как захрупали стекляшки — прогнавший кучерявого приблизился ко мне. Зазвякала уцелевшая бутылка, оттолкнутая с дороги башмаком. А я не мог даже пошевелиться, приподняв голову, чтобы на него взглянуть.

— Каширин Кирилл Александрович? — прозвучал надо мной усталый голос. Я попробовал ответить, но нижняя челюсть откликнулась такой волной боли, что из глаз брызнули слезы.

— Как коряво работает молодежь, — посетовал обладатель усталого голоса. Ну прямо классический дон Корлеоне жалуется на юных отморозков из подворотни; я понял, что мне пришел конец. — Ну достойно ли такое его ранга?

По пришедшему запаху мяты, ненавязчивому и мягкому, я догадался, что «усталый голос» наклонился и рассматривает меня.

— Успокойтесь. Расслабьтесь.

Да я бы и рад. Но вот что-то не выходит. Слишком страшно.

На мой лоб легла твердая, словно из мрамора вырезанная рука, и я вдруг размяк, растекся, как подтаявшее мороженое по блюдцу: понял внезапно, что вреда мне не причинят и добивать не станут.

— Не стану, дорогой визионер. Вы слишком ценная персона.

Яркий обжигающий свет стеганул меня по глазам, и я увидел разоренный буфет, разбитый автомат для прохладительных напитков, качающуюся лампу и — сидящего рядом на корточках молодого человека, одетого в щегольской светлый костюм, заляпанный, впрочем, кровью. Моей кровью.

— Ну, вот, — довольно произнес он. — Я, конечно, не исцелитель, но кое-что могу.

Он поправил выбившуюся из «хвоста» светло-рыжую прядь и продолжал:

— Откровенно говоря, мой знакомый приходил вас убить. Но не беспокойтесь, Кирилл Александрович, это больше не повторится. У вас еще два дня отпуска, отдохните и в понедельник приступайте к работе как ни в чем не бывало.

Мне не нравилось его лицо, слишком красивое и неподвижное. Мне не нравился его голос, чересчур усталый, как у измученного жизнью старика. А рыжий задорно подмигнул мне, выпрямился и ушел на кухню. Там вечно распахнуто окно, выходящее на заправку и стоянку…

В коридоре затопали. Бежали, всегда поспевавшая к шляпкиному разбору служба охраны.