Мэри Расселл - Птица малая

Но София Мендес, в конце апреля завершив свой сингапурский проект и приготовившись работать с ИКА, не радовалась. Она сохраняла холодную нейтральность, сосредоточившись на том, что есть, и игнорируя то, что может быть. Она выжила благодаря наследственности и опыту, помогавшим ей видеть реальность, не затуманенную эмоциями. Это был талант, который хорошо послужил ее семье на протяжении веков.

До выдворения евреев из Испании в 1492 году древние Мендесы были банкирами, финансировавшими королевскую семью. Изгнанные из Иберии, они были радушно приняты Оттоманской империей, охотно пускавшей на свои земли сефардских торговцев и астрономов, ученых и поэтов, архивариусов, математиков, переводчиков и дипломатов, философов и банкиров вроде Мендесов, которых их католические величества, Фердинанд и Изабелла, выжили из Испании. Сефарды быстро вошли в число самых полезных и деятельных людей империи, их община была представлена на самом верху выдающимися личностями, служившими череде султанов, как их предки служили при испанских дворах. Культура, подарившая миру Талмуд и непревзойденного ученого-философа Маймонида, вновь стала влиятельной и уважаемой.

Но все меняется. Оттоманская империя стала просто Турцией. В XX веке фамилия Мендесов состояла из скромных, образованных людей, которые не рассказывали чужакам о своем славном прошлом, но собственным детям не позволяли его забыть. Они не тратили время, оплакивая былое; они делали лучшее, что позволяли обстоятельства, а их лучшее было, как правило, превосходным. И это унаследовала София. Деньги и влияние ушли; гордость и ясный ум — нет.

Когда Стамбул принялся кромсать себя на обломки в безумии второй курдской войны, Софии Мендес было тринадцать. Прежде чем ей исполнилось четырнадцать, ее мать погибла от взрыва случайного минометного снаряда. Через несколько недель ее отец, экономист, отправился на поиски еды и больше не вернулся к развалинам, оставшимся от их дома, — вероятно, тоже погиб. Детство Софии, в котором были книги и музыка, любовь и учеба, закончилось. Из города, блокированного войсками ООН и оставленного пожирать себя, нельзя было уйти. Одинокая и беспомощная, она оказалась в мире бессмысленной бойни. Согласно восьмисотлетней сефардской традиции, после двенадцати с половиной лет она стала «богерет аль ришут нафша [17] Взрослая душой (ивр.). » — взрослой с правом распоряжаться своей душой. Тора учит: «Выбирай жизнь». И поэтому, вместо того чтобы гордо умереть, София Мендес продала, что у нее было продать, и выжила.

Ее клиентами были в основном подростки, осатаневшие от насилия, и мужчины, которые, возможно, были когда-то порядочными мужьями и хорошими отцами, но ныне сделались ополченцами нескольких десятков ожесточенных группировок — все, что осталось от замечательного космополитического общества, некогда славившегося многообразием, как славились Сан-Франциско, Сараево, Бейрут. София училась получать плату вперед и уноситься сознанием подальше, пока использовали ее тело. Она узнала, что смертельный страх оборачивается смертоносным гневом и что мужчины, которые плачут в ее объятиях, вполне могут попытаться ее убить перед тем, как уйти, и училась пользоваться ножом. Она училась тому, чему учится каждый во время войны. Пережить этот кошмар — единственное, что имеет значение.

Из шеренги девчонок на углу француз выбрал Софию потому, что даже после полутора лет, проведенных на улице, она все еще была красива. Жана-Клода Жобера всегда влекли контрасты. В этом случае — бледная кожа и черные волосы вкупе с четко очерченными бровями; аристократическая осанка и грязная школьная униформа; юность и опыт. У него имелись деньги, а в Стамбуле еще можно было разжиться кое-чем, если способен платить. Он настоял, чтобы Софию одели должным образом, обеспечили гостиничной комнатой с проточной водой, где она могла мыться, и едой, которую она не стала бы глотать, не разжевывая, — несмотря на явное недоедание. София приняла и это, и то, что последовало дальше, — без благодарности или стыда. Жобер отыскал ее во второй раз, и после, за обедом, они обсудили войну, внешний мир и его бизнес.

— Я фьючерсный брокер, — сообщил он, отвалившись от стола и поправляя живот над ремнем. — Представляю группу инвесторов, которые спонсируют перспективных молодых людей, попавших в сложные обстоятельства.

Свое состояние Жобер сделал в Западном полушарии, разыскивая в трущобах и сиротских приютах способных и настойчивых детей, чьи безответственные или умершие родители не могли обеспечить ни окружения, ни образования, достаточных, чтобы развить их потенциал. «Бразилия, конечно же, первая приватизировала свои сиротские приюты», — сказал он ей. Обремененное сотнями тысяч детей, брошенных, осиротевших вследствие СПИДа, туберкулеза, холеры или просто растущих без присмотра, тамошнее правительство в конце концов перестало притворяться, что оно может как-то помочь этим малышам. У спонсоров Жобера имелся иной путь.