Кир Булычев - Искушение чародея(сборник)

– Когда-нибудь ты поможешь мне его услышать, – улыбнулся я. – Пошли домой?

– Ты хочешь позвонить маме?

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Догадался. А еще ты ей скажешь, что мы сможем к ней приехать. Ты не волнуйся, я для тебя другую дверь открою, там, в новом доме.

Почему-то я был уверен, что у Антона это получится. Я растрепал пятерней его мокрые волосы.<

> – Ой, папа, идем быстрее, – забеспокоился Антошка. – Мне кажется, сейчас мама должна позвонить.

Где-то вдалеке, в нашей квартире, совсем в другом мире, раздался трезвон телефона. И мы побежали домой.

Мысли и чувства – самое ценное в Галактике. Эта добыча получше всего золота мира…

Кир Булычев. Черный саквояж

…Вроде бы саквояж должен быть добрым, толстым и надежным… А этот саквояж мне не понравился.

Там же

– Кхе-кхе, – прокашлял День-Добрый. – Погода будет меняться.

Я взглянул в окно: ласточки хоть и не парили в высоте, но к земле тоже не жались. Да и вчера в вечернем прогнозе погоды обещали переменную облачность – не более.

Об этом я сообщил Дню-Доброму. Тот отмахнулся:

– Много синоптики понимают! – обиделся День-Добрый. – И с ласточками что-то не то!

– Можно еще сходить в судомодельную секцию – у них там настоящий морской барометр висит.

– Да на кой мне барометр, Бабкин! У меня артрит – точней любого барометра. Сегодня прямо в троллейбусе скрутило, чуть не упал. Хорошо, что Митяев со мной ехал, место мне уступил…

Он достал из кармана пенал с таблетками, извлек оттуда одну пилюлю и бросил в рот:

– Совсем артрит замучил, если бы не лекарство замечательное – не знаю, чтоб делал. Мне его сам министр подарил.

– Как называется? – спросил я скорей из вежливости.

– Аураномалат. Это натриево-золотая соль яблочной кислоты… Но я к тебе по делу… Ты не мог бы пригласить завтра к двенадцати Сорокалета? Очень бы хотелось его увидеть – я буду проводить испытания своего прибора. И я уверен – успех будет полным.

Я задумчиво кивнул. Сорокалет – изобретатель с мировым именем, мой друг и учитель, работой Дня-Доброго интересовался.

И, поблагодарив, День-Добрый поднялся, но, прежде чем уйти, сказал:

– Ты тоже, конечно, приходи. И Стасика позови.

Стасик – это руководитель нашей секции изобретателей и рационализаторов в Доме Пионеров. А у Дня-Доброго была своя крошечная секция в подвале, в которую, правда, мало кто записывается. День-Добрый называет себя нутрономом. А кому хочется стать юным нутрононом? То ли дело – астрономом! Сиди себе в куполе, что в башенке над Домом Пионеров, гляди на звезды.

А нутрономы обитают поближе к земле. А еще лучше, чтоб ничего аппаратуру не расстраивало – в подвале или пещере. Как не заработать в таких местах артрит, ревматизм и прочие подобные болезни? И ведь если подумать, нутрономия нужна для народного хозяйства. Это серьезная задача – рассмотреть в толще земли все аномалии. Пока у Дня-Доброго получается не всегда и не все. Зато когда все заработает – все клады будут найдены, все залежи угля, нефти, золота или алмазов – на здоровье. Все пещеры, все подземные ходы будут как на ладони, и останется только нанести их на атлас.

Пока через прибор Дня-Доброго мы как-то увидели берег моря, которое лежит глубоко под Москвой, и даже рассмотрели скелет какого-то древнего ящера, находящийся прямо под Домом Пионеров на глубине полукилометра. Жаль, что затем прибор задымился и вышел из строя.

Сейчас День-Добрый мастерил новый аппарат, который занимал чуть не половину его секции. На новый нутроскоп уходил почти весь припой, выделяемый для Дома Пионеров, а микросхемы так и вовсе добывались всеми правдами и неправдами.

Проводив посетителя, я зашел в секцию судомоделизма – мне там была обещана модель корабля для демонстрации изобретения. Там вкусно пахло деревом, Федька Митяев колдовал над клипером «Город Аделаида».

– Чудак-человек, – сказал я. – Ведь ты его уже год делаешь. Настоящий, поди, и то быстрей построили. А толку с того? Его даже на воду спустить нельзя!

– Не скажи, – обиделся Федька. – Вот есть в твоей секции братья Симоны, от их работы какой толк?..

Мне пришлось согласиться: братья Симоны сейчас строили уже двенадцатую модель вечного двигателя. Парусник, по крайней мере, был красив.

Уходя, я посмотрел на надежный морской барометр, некогда подаренный секции одним капитаном дальнего плаванья. Прибор сейчас вполне отчетливо указывал не на «Бурю» и даже не на «Дождь», а на «Переменно». Очевидно, что с прогнозом погоды, ласточками и барометром все было в порядке.