Николай Басов - Иномерники

Почему так выходило, она не понимала, а разбираться в этом у нее не оставалось внимания, желания, сил и способности к сосредоточенности. Ее делом сейчас было вытащить их, и она тащила.

Она уже не думала, кого и что она привезет домой, может, останки друзей, а могло оказаться, что и чудовищ… Хотя это вряд ли, потому что и в Аду, и в Чистилище все происходило почти спокойно. И она стала надеяться, что и ее тоже сейчас не сожрут, на этот раз – не сумеют.

Чистилище встретило ее молочной белизной привычной уже мути и сворой жутких монстров, они пробовали закрыть ей выход в эту вьюгу, ведущую к жизни. Она не могла бы от них отстреливаться, и некому было ей помочь. Поэтому она просто попробовала поднажать… Пусть уже и нечем было разгоняться, набирать эту фиктивную, едва ли существующую в физических представлениях скорость.

Она поднажала и тут же осознала, что управляет машинами не с растерянностью и ужасом, как было еще недавно. Теперь она была почти уверена, что вторая машина тоже выйдет за ней из Чистилища. Теперь она справится, решила Гюльнара, ведь оставались пустяки, всего-то – вынырнуть домой. На такие обыденные, привычные места в машинном зале.

Нельзя было бы сказать, что Ромка засел за пульты для этого похода совсем уж в растрепанных чувствах, но и трудно утверждать, что он хорошо подготовился к необходимым действиям. Он уже привык, что главное тут – не он, не его готовность или неготовность, а что-то иное, например, то самое, что все с легкой руки генерала называли «погодой» в Чистилище. То есть разные, порой трудноуловимые, обстоятельства, господствующие в том непомерном пространстве или даже вселенской мерности, куда машины с людьми на борту уходили.

На этот раз «погода» была в самый раз. Он попробовал заглянуть в будущее, что и почему там с ребятами произойдет в ближайшие часы, разумеется, ничего не увидел в том месиве ощущений и обрывков представлений, которые его при таком настроении одолевали. Тем более что самому ему думать и тонуть в чувствах не полагалось, его дело – следить за тем, что происходит там с пилотами-паралетчиками, и по мере сил своих способствовать аппаратуре, которая могла удерживать их в зоне слежения. Частенько теряя их, но потом и восстанавливая контакт.

И еще он мог слегка корректировать приходящие сигналы, чтобы правильно фиксировать их, записывать в различных видах, раскладывать для последующего анализа и общего рассмотрения. И это у него сначала получалось не очень хорошо, он просто болтался среди пси и реальных наводок и ничего значимого поделать не мог ни за какие коврижки.

Первый-второй экипажи вошли в Чистилище чисто, а потом стали пропадать. Никакого особого сигнала от них не приходило по длительным, очень растянутым для приборов минутам. Четвертый-пятый работали гораздо лучше, они даже слегка бравировали, как Ромке показалось, своей неослабевающей связью, пригоняя к ним на башню, в техподдержку такие точные и ясные данные, что приборы почти захлебывались, чтобы в полном объеме их переваривать. Да, приборы работали как часы, но все же… Их не хватало, что вызывало легкие, но все же заметные возмущения прибориста Симоро Ноко. Он шипел, порой давал эмоциональные прорывы даже в его, Ромкину, зону внимания, и приходилось ему внушать, чтобы он держал себя в руках, не баловался.

Японец не понимал, хотя должен был. Но вот в этих условиях реального «нырка» он вдруг поплыл, стал нервным и даже неустойчивым. «Шустерман был лучше», – подумал Ромка, и тут же устыдился, потому что этот Симоро попал сразу в очень сложную ситуацию, в которой даже Шустерман неизвестно как бы себя повел, а значит, Роман несправедлив к новичку. Наконец он решил, что если бы и Шустерман был таким вот импульсивным, его пришлось бы усиливать, разумеется, с разрешения начальства. Тогда бы у этих двоих все неплохо получалось, почти так, как Ромке хотелось бы… На этой мысли он окончательно отвлекся от прибориста, потому что в четвертой-пятой паре дисколетов происходило нечто в высшей степени интересное. Они попали туда, куда прежде никогда не заходили.

Собственный канал приборного зрения у Ромки уже давно просел, отключился, у него перед глазами плавала обычная муть Чистилища, но он довольно неплохо оставался в пси-контактах с ребятами, которые легко, едва ли не играючи, прошли ангелов и теперь видели то, что было за этим рубежом. Он хорошо улавливал их зрение и различал даже, кто и как смотрит на то, что происходило там. Это было довольно необычно, но отмечать эту особенность нынешнего похода как явление устойчивое Ромка не торопился, зрительные образы, которые могли наблюдать четвертый-пятый экипажи, как-то вперемежку, но довольно явственно возникали у него в сознании. Он смотрел сейчас на мир, который они открывали, уже не просто их зрением, а пожалуй, что и их сознаниями, групповым, общим восприятием.