Николай Басов - Иномерники

Многие уже направлялись к выходу из конференц-зала. Ромка видел это очень хорошо в своих чудо-очках, как вдруг случилось нечто неожиданное. Костомаров, командир первого экипажа, твердо произнес:

– Наш экипаж решил, мы больше туда не пойдем. Я лучше в антигравиторах останусь. Кстати, и кое-кто из других экипажей шепнул мне об этом.

Пауза висела едва ли не полминуты, очень долго для таких ситуаций. Кто-то, даже непонятно, кто именно, тут же уселся на ближайшее кресло, будто бы инструктаж мог теперь затянуться.

– Что это, – спросил генерал, – недовольство или настоящий бунт?

– Да как хотите, генерал, – легко отозвался Костомаров, кажется, он даже улыбался. – Вопрос не в том, что здесь, а что – там… А там – ужас. Ребята, там… такое, что невозможно выдержать, сколько ни привыкай.

– Всем экипажам напоминаю, что нужно спешить, как образно выразилась Веселкина, ловить ветер.

– Это не я, а Панвальд высказалась, – быстро поправила генерала Валя.

– Начальство смотрит на нас как на некий сложный пробник, щуп, как на механический зонд, – снова подал голос Костомаров. – А ведь это все… смертоносно. Может обернуться гибелью не только для нас, вообще для всех, для всех живущих, даже тех, кого мы и не знаем, кто обитает на другой стороне Земли. А то обернется чем-нибудь и похуже гибели.

– Это бесполезно в практическом смысле, – добавил Ян Врубель. – Дальше того рубежа, куда мы дошли, нас не пустят. А там, где мы оказались, куда мы дошли, ничего нет. Ничего.

– Погодите, – замахал руками Паша Пресняков, обращаясь уже только к своим, так сказать, к иномерникам, а вовсе не к начальству. – Вересаев говорил, что мы еще не исследовали возможности, как это… – Он оглянулся на Веселкину. – В общем, говорил, что у нас остается неградуированной еще мера моральности. Вот если мы с ней разберемся, тогда сможем…

– Он говорил, что моральность не то чтобы не градуирована, но просто не выведена в необходимую для измерений шкалу. Представления о морали есть, а вот качественного и количественного определения ее нет. – Генриетта, похоже, получала от внезапно возникшей сумятицы истинное удовольствие. – У него есть гипотеза, что лишь с хорошей моральной обученностью кто-то из нас сможет пройти в голубизну.

– И как ты это себе представляешь? – спросил ее кто-то.

– Не знаю.

– Он каплевидных имел в виду.

– А где он, как его спросить?

– Обращайся к экрану, он по мобиле за нами подглядывает.

– Мораль, – покачал головой генерал, разом преодолевая своим голосом все разговоры. – Тест создать легко, как я понимаю эту проблемку… Уже имеются такие системы, я читал в журналах, что в некоторых тюрьмах, перед тем как на досрочно-условное оформлять, уголовничков на таких тестах вполне серьезно качают. – Все смотрели на него. Он поднял глаза к потолку, вспоминая. – Но для нас это глупо выглядит. Во-первых, мораль в тех расследованиях, – он так именно и выразился, – оценивается по уровню агрессии. Но когда на тебя лезет синяя тварь, конечно же, следует нажать на гашетку. А вот чтобы она у вас оказалась под пальцем – уже наша забота. Получается, во-вторых, что мы вас вооружили сейчас получше, чем в прежние времена был вооружен батальон тяжелой пехоты. Каждая машина, каждый из вас и вы все вместе взятые, – настоящая крепость, как мы надеемся, для тварей непреодолимая.

– Да, психологическая отчужденность позволит стрелять, – признал кто-то. – Но мораль – не просто агрессивность… Хотя агрессия – один из ее параметров.

– Сделаем просто, – продолжал генерал, не обращая внимания уже ни на кого, даже на барона фон Мюффлинга, который, кажется, и поделился предыдущим, глубокомысленным мнением. – По самой лучшей тактике пилотов-истребителей, как в старину бывало. Есть тот, кто должен пройти дальше, и тот, кто его защищает.

– Генерал, у нас в параскафах психосвязь, мы предрасположены действовать как один муравейник, – мягко выговорила Мира Колбри. – Это не сложнее вашего тактического предложения. Вот если бы выбрать экипаж с самой сильной сопротивляемостью к любой пси-атаке… – не очень определенно предложила она.

– Это значит – перетасовывать экипажи? – нахмурилась Веселкина, она поняла Миру раньше, чем та закончила фразу. – Этого делать нельзя, они только-только сработались.

– Пусть кто-то будет общим танком и пробивается вперед со всей дури, – высказался Костомаров. – А к голубому горизонту пусть идут легкие машины. И вот пока этого нет, я по-прежнему не хочу…