Дмитрий Глуховский - Конец Дороги

Серафим Антонович сидел, тяжёло дыша и держась за сердце, а его пёс, прижав уши, подполз поближе и вылизывал ему ладонь другой руки. Ванька утер стекающую по подбородку слюну и ощупал штаны. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он сумел выдавить из себя первые слова.

— Оно не вернётся?

— Ты меня спрашиваешь? Я такую дрянь впервые за шестьдесят лет жизни лет вижу. Вернётся она или нет, сегодня дальше я уже идти не смогу. Сердце пошаливает…

Набрав воздуха, старик приподнялся и выглянул из кузова.

— Кажется, волосатых больше не осталось. То ли оно их всех пожрало, то ли часть успела удрать. А я, если честно, думал всё, каюк. Неисповедимы пути Твои, Господи… — он изможденно откинулся на стенку.

— Тебе шестьдесят лет? — Ванька твёрдо умел считать до ста, мать научила, и вполне мог представить себе, насколько этот удивительный человек старше обоих долгожителей из его деревни.

— Что, старый? — трудно сглатывая слюну, криво усмехнулся тот. — Раньше и до восьмидесяти жили, а у меня в семье и до девяноста дотягивали. До сих пор как-то я всё хорохорился, но сейчас чувствую, сдаю. Чёртов насос уже не тот, что прежде, — он похлопал себя по груди. — На велосипеде ездить умеешь? А то вдруг я посреди Дороги коньки отброшу… И картой тебя надо научить пользоваться, на всякий случай.

Ванька ничего не сказал, хотя отлично понимал, куда клонит старик. Изначально он последовал за ним вовсе не потому, что умирал от желания увидеть эту расчудесную Москву, просто оставаться одному на Дороге после всего увиденного и пережитого ему было действительно, действительно страшно. К тому же с Серафимом Антоновичем скучать не приходилось, и он помогал Ваньке занимать голову всяческими фантазиями, не оставляя места размышлениям о ближайшем будущем и о неизбежности, если уж быть с собой честным, возвращения в деревню. Но чем дальше они шли вместе, чем выше поднималась завеса тайны и над немыслимо огромным миром вокруг, и над роком, постигшим его десятилетия назад, тем больше Ванька забывал о своём доме, тем больше проникался мечтами Серафима Антоновича. И всё же, для того, чтобы принять окончательное решение, было ещё слишком рано.

— Даже если подохну, оно того стоит, — пробормотал старик. — Двадцать лет только об этом и думал, и сейчас назад не поверну. Надо дойти, надо! Посмотреть хотя бы… Ладно, давай-ка мы выставим за дверь этого хлопца, — он кивнул на распростёртое в конце кузова тело дикаря, убитого псом, — И спать.

Уже через несколько минут он мирно похрапывал, а Ванька ещё долго сидел, вслушиваясь в ночь, вздрагивая, силясь выветрить из головы образ болотного монстра, жадно шарящего щупальцами по Дороге в поисках жертв.

Когда он проснулся, Серафим Антонович был уже на ногах и готовил завтрак, бодро насвистывая. Сердце прошло; вместе с боязнью скорой смерти покинули старика и мысли о поиске последователя. Однако, к Ванькиному восторгу, от данного обещания научить его ездить на велосипеде он отказываться не стал.

Облака разошлись, в спину снова светило яркое солнце. В его лучах, в дуновении свежего ветра, залетевшего на болота из каких-то других, светлых, открытых мест, Ваньке виделось обещание скорых перемен к лучшему, преследовавшие его всю ночь кошмары забывались, а всё случившееся на его глазах вчера казалось сейчас невозможным, бредовым сном.

После получаса неуклюжих попыток оседлать скрипучий старый велосипед он научился-таки держаться ровно, и теперь восторженно выписывал вокруг усмехающегося старика круги, заново открывая для себя радость движения, как щенок, недавно вставший на окрепшие лапы и теперь пробующий свои силы.

Местность постепенно менялась. Болота усыхали, отходили дальше от шоссе, чахлые сосенки, робко выглядывавшие из-за пригорков, разрастались на становящейся надёжной, твёрдой земле. Неизменной оставалась лишь Дорога, забитая тысячами, десятками тысяч пустых машин.

— Но всё-таки, куда же подевались все люди? — в десятый раз спросил Ванька. — И почему они остановились?

— Я думал, по колонне нанесли удар, где-то ближе к началу. Но дозиметр молчит… Скорее всего, они просто бросили машины и пошли дальше пешком. Я ничего не знаю про то, что с ними произошло. Эвакуация, должно быть, проходила в первые дни войны. Нам о ней ничего не сообщали… Так или иначе, мы скоро это узнаем. Эта колонна не бесконечна.

— А почему ты один пошёл в Москву? Другие люди из твоего посёлка не захотели?