Дэвид Герролд - День проклятья

Я захихикал, представив, что здесь притворяются все до единого, пытаясь изобразить из себя обезьяну – как я сейчас. Вот смех!

Хотелось перестать думать. Мозг жужжал, как машинка.

– Ж-ж-ж-ж-ж… – сказал я. – В моей голове жужжит. Ж-ж-ж-ж-ж. Трень-брень целый день.

На меня не взглянул ни один. У них были свои заботы. Мои слова ничего не означали. Слова здесь вообще ничего не означали.

А кто, собственно, придал им значение? Я сам, кто же еще? Все слова и значения в моей голове были связаны с теми понятиями, с которыми их связал я. Связи могли быть ложными или, хуже того, некоторые могли быть ложными. Но только как это узнать?

Откуда это вообще берется?

– Ма-ма-ма-ма-ма… – произнес я.

Младенец плачет и в ответ получает теплую материнскую грудь. Этот урок мы не забываем до конца дней своих, стараясь произносить те звуки, которые дадут нам возможность насытиться. В поисках ключевых фраз мы годами изводим друг друга нытьем и истериками. У людей не более команд, чем у роботов. Достаточно сказать: «Я тебя люблю», – и в постель. «Я тебя ненавижу», – и в драку. Не сложнее любой другой… машины.

Каждый из нас воспринимает другого человека как машину.

И управляет ею.

Приматы отказались от языка, контрольные фразы больше не действуют. Можно жать на любые кнопки, но механизм уже сломан.

– Шалтай-Болтай… болтай… болтай…

Я почувствовал, что расплываюсь в улыбке. Очень забавно.

Если повторять слово, причем достаточно долго, оно теряет всякий смысл. Но как утратить весь язык? Как можно забыть значения всех слов, звуков, если целую жизнь ты складывал их вместе? Как можно утратить даже способность произносить их?

– Болтай… болтай… болтай…

Мне сразу показалось, что я начал не с того.

Сижу и пытаюсь разложить все по полочкам.

А может, ничего и не надо выяснять? Ты просто… здесь. Пусть это глупо, но еще глупее пытаться найти логику. Для этого я слишком мало знаю. Вот если бы я…

Все, кончай философствовать.

Теперь ты – член стада.

Я так сказал.

Член стада, мать твою, в красных шортах, сидящий и ломающий голову, как стать членом стада. Тупица, пытающийся найти способ втереться в него, в то время как он уже там.

Теперь я могу забыть обо всем, ибо я уже здесь.

Мальчишка-подросток сел передо мной на корточки. Неприятно близко. Голый и грязный, с сальными темными волосами и длинным тонким носом. А глаза у него невероятно большие, удивительно прозрачного голубого цвета. Он с интересом смотрел на меня.

– Привет, – сказал я, улыбаясь, и сразу понял, что сморозил очередную глупость – вложил в слова слишком много первоначального смысла.

Мальчишка моргнул, но не отвернулся.

Мне показалось, что меня проверяют. Словно стадо – некий макроорганизм, пытающийся понять, усвоил он меня или еще нет.

Парнишка рефлекторно почесался. Давно не стриженные, грязные ногти – рука примата. Во всяком случае, его руки напомнили мне обезьяньи. Тощий, как бродячее животное, он сидел на ляжках, рассматривая меня. Я занялся тем же.

Только теперь не старался понять, кто он такой, а смотрел на него, как в объектив камеры. У него очень интересные глаза, неправдоподобного цвета.

Слишком густые ресницы придают им загадочное выражение.

Однако чем я так заинтересовал его? На его лице нельзя было прочесть ничего.

Вот он весь как на ладони передо мной, но в то же время – за семью печатями.

Нет, душа в нем жива, почему-то я знал это, но только и всего. Ни… мыслей, ни… личности. Однако это завораживало – сидеть и смотреть друг на друга.

Что-то подспудное удерживало. Мы… были вместе.

Флетчер разучивала со мной это упражнение – быть вместе, напрягая душу. Я не мог отвести глаза и не хотел. Взаимопроникающий взгляд вызывал удивительное умиротворение.

Я понял, что меня смущает в его глазах. Они были чересчур женоподобными. Девушка с такими глазами тянула бы на фотомодель или кинозвезду. У парня же они… ошеломляли. В них было странное спокойствие.

Мальчишка протянул руку и дотронулся до моего лица. Словно обезьяна, изучающая незнакомый предмет. Он потрогал мои волосы, слегка взлохматив их. Его прикосновения были настороженными, как у зверька, который убегает при малейшей опасности. От него пахло пылью.

А потом он вдруг отдернул руку и замер в ожидании.

Не знаю как, но я понял, чего он ждет – меня явно приглашали.

Когда он снова потянулся ко мне, я тоже потрогал его лицо: пощупал волосы, скользнул пальцами по щеке. На его лице заиграла улыбка. Он взял мою руку в свои – она выглядела невероятно чистой в его ладонях. Он понюхал мои пальцы, мягко и нежно лизнул и снова улыбнулся. Ему понравилось, каков я на вкус. Он отпустил мою руку и снова выжидательно замер.