Дэвид Герролд - День проклятья

Мне показалось, что Флетчер что-то хочет сказать, но, когда я вопросительно взглянул на нее, она быстро опустила глаза на часы.

– Я отлично себя чувствую, – сообщил я.

– Мы немного поспорили с доктором Дэвидсоном, но я замечательно отдохнул.

– Я знаю. – Флетчер спокойно встретила мой взгляд. – Это не имеет никакого значения.

– Дану?

– А почему это должно иметь значение? Вы собрались в стадо. Разве нормальный человек имеет там какие-то преимущества?

– От всех я только и слышу, что лучше быть сумасшедшим… – Я оборвал себя на полуслове.

– Сами видите, – уклончиво пробормотала она.

– Вижу.

Каков вопрос, таков ответ.

– Вам пора.

Я глубоко вздохнул и стал разуваться.

Стадо уже собиралось на площади. День обещал быть жарким.

На мне остались шорты и майка. Не многовато ли? Я колебался, снять ли майку, потом снова взглянул на площадь. По сравнению с прошлым разом голых стало гораздо больше. Чтобы поменьше выделяться, я стянул майку и раздумывал, стоит ли расстаться с шортами.

Посмотрел на печальную Флетчер.

– С вами все в порядке?

– Да, – ответила она.

– Что-то не похоже. Она пожала плечами:

– Я задумалась. – О чем?

– Жалела, что у нас было так мало времени. Я взял ее руки в свои.

– У меня все будет отлично, – бодро заверил я.

– Еще бы. Не сомневаюсь.

– Да нет. Здесь. – Я постучал пальцем по лбу. – Я не растворюсь в стаде, обещаю.

Сжав мои руки, она вглядывалась мне в лицо.

– Лучше бы вам не ошибаться, иначе нога будет сломана.

– Помню.

Я снова взглянул на стадо. Нет, нудистов здесь хватает. Благопристойность победила, и я оставил шорты на себе. Пока, во всяком случае.

– Ну, – вздохнул я. – Пойду, пожалуй…

– Да, – согласилась Флетчер.

Неожиданно она обняла меня и притянула мое лицо к своему. Ее губная помада пахла розами, абрикосами и солнцем. Я смущенно высвободился. Ее поцелуй был, пожалуй, слишком крепким. Я быстро повернулся к стаду. Если не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.

Они были настолько грязны, что даже отсюда я чувствовал запах.

Я пошел вперед. Сухая трава колола ноги. Солнце жарило спину. Во рту пересохло.

На границе стада я остановился. И огляделся, сам не зная, что высматриваю.

Наверное, какую-нибудь подсказку. Намек. Что-нибудь, что помогло бы найти правильную линию поведения.

На лужайке стояла компания молодых бычков. Двое лениво боролись. Кое-кто смотрел на меня. Я ощутил пустоту в животе.

Знакомое чувство. Я снова вернулся в тот далекий день, когда меня впервые привели в детский садик и я попал в душ с другими голыми мальчиками. И еще – когда впервые узнал девушку. И когда впервые увидел червя.

Чувство было такое, словно я вошел в комнату, полную незнакомых людей, и все они уставились на меня. Только здесь было еще хуже. Я даже не знал, кто сейчас передо мной – люди или животные.

С виду люди, по поведению приматы. Если я смогу вести себя как настоящий примат, они примут меня. Значит… Прежде всего надо выяснить, как ведут себя приматы.

– Беда в том, – тихонько сказал я себе, – что здесь никто не дает уроков.

И только потом осознал парадоксальность ситуации.

Никто никогда не учил меня быть человеком. Я просто был им. Обойдя стороной дерущихся бычков, я направился к середине площади. Там-разлилась длинная, довольно широкая и глубокая лужа. Запруженный фонтан.

На одном ее конце играли и плескались детишки. Я отошел подальше, выбрал место, где никого не было, и опустился на четвереньки. Незаметно оглянулся, стараясь подсмотреть, как пьют другие – из ладоней или прямо из лужи.

Увы, никого жажда не мучила. Я наклонился и начал пить. Вкус был отвратительный. Хлорка и, кажется, еще что-то. Трудно сказать. Я порадовался, что сделал прививки.

И все-таки как себя вести, чтобы походить на примата?

Впрочем, та же проблема возникала и в отношении родного вида: я никогда не знал, как себя повести.

Другие, как мне казалось, всегда точно знали, чего они хотят. Я же, напротив, считал, что постоянно притворяюсь, и мечтал покончить с этим. Просто хотел быть человеком. Или приматом. Или тем, чем должен быть.

Интересно, кстати, как эти приматы относятся к людям? Не бесит ли их наше любопытство, когда мы изучаем их, наблюдаем? Или они к нам терпимы? Ценят ли они то, что мы их кормим? Или не видят здесь никакой связи? Хотят ли они, чтобы мы присоединялись к стаду? Или у них просто нет возможности воспрепятствовать этому?

Или не существует никакого стада?