Елена Клещенко: Эликсир от бессмертия

Теперь они стояли перед ним все. И рева Кречинская, и поэт Максимов, и лаборантки Катя и Валя. Стояли опустив глаза, не глядя ни на него, ни на Нефедова с Фроловой.

— Кстати, Нефедов, откуда вы взяли мою клетку для инициации?

— А помните, я вам руку пожал? — Нефедов снова изобразил улыбку. — И вы поцарапались о кольцо...

— А ч-ч... — Так вот для чего была эта идиотская буффонада! А я подумал, что он пьян или обкурился. — Ладно. Теперь еще два момента. Вы и вы, — он показал на виноватых, — сами соберите и принесите мне все, что имеет отношение к вашему эксперименту. Файлы, распечатки, архивы; протоколы, если таковые велись, программы, базу данных — все. Это понадобится для расследования. В ваших же интересах сделать это самим и с максимальной честностью. Вы меня поняли? Копии уничтожить. Все должно быть у меня в руках. Распространение материалов эксперимента добавит вам еще статью. Катя и Валя, проследите, чтобы тут ничего не осталось. И вот еще что: сетевые порты на этом компьютере нужно будет заблокировать.

Нагнувшись к нефедовскому столу, Васильев несколько раз стукнул пальцем по экрану — вывел комп из сети.

— Теперь просьба ко всем, дорогие граждане. Пока к вам не обратятся за помощью, поменьше рассказывайте за пределами этой комнаты о том, что вы сейчас видели. Опять-таки в интересах ваших... пока еще коллег. Всем все понятно?

Никто не проронил ни слова — впечатление вышло близкое к шоковому. Никогда прежде с ними не разговаривали в таком тоне. Перед господами-гражданами в возрасте от восемнадцати до двадцати лет стоял призрак прошлого века.

— Вы позволите? — обратился Владимир Данилович к зигонту, берясь за лоток. Тот посмотрел на профессора, оглянулся на Нефедова со товарищи:

— Пожалуй, позволю.

— Тогда, будьте добры, присядьте, а то упадете.

Маленький В.Д. медленно и неуклюже сел на корточки, неловко расправил «юбку», сделанную из носового платка; маленькая волосатая рука ухватилась за низкий край. Большой В.Д. с лотком в руке прошествовал в лаборантскую. На пороге обернулся.

— Тех, кто ВЫПОЛНИЛ задание, прошу подходить по одному и сдавать.

Началось это в середине XX века. И профессор Викторов, и скандалист Шуа, и великий Петровски, и все прочие большие и малые звезды современной эмбриологии еще не родились, когда планировались первые эксперименты по перемещению ядра из соматической клетки в зародышевую; они были детьми, когда появлялись первые факты, подтверждающие существование генов, управляющих развитием, и других генов, отмеряющих субъективное время живого существа — сутки, месяцы, годы, время от рождения до смерти; они учились в школах, гимназиях, лицеях и колледжах, когда гипотезы превращались в теории, а факты складывались в новую картину мира.

Из любой клетки любого организма вырастить новый организм — идея красивая, но воплотить ее было непросто. Лишь к концу века усилия энтузиастов клонирования увенчались успехом. Когда же человечество бурно отпраздновало этот успех, восторги и крики ужаса стали стихать, и вышли на свет многие досадные мелочи. Оказалось, например, что время жизни клона может зависеть возраста клетки, из которой было взято ядро: чем старше особь, давшая материал для клонирования, тем стремительней набирает биологический возраст ее отпрыск — клоны старых животных стареют быстрее. Не всегда, лишь в некоторых случаях.

«Я вдруг увидел проблему с другой стороны, — писал много лет спустя Саймон Петровски из Калифорнийского института. — Если экспериментальная особь достигает зрелости быстрее, чем обычные животные, не означает ли это, что мы имеем дело с ускоренным развитием? И это ускорение индуцировано усилиями экспериментатора!» Человек, пытающийся работать в пограничной области между несколькими дисциплинами, вечно оказывается нарушителем границ, самонадеянным профаном, лезущим в чужое дело, а уж если он непозволительно для серьезного ученого молод... Так было с Джеймсом Уотсоном и Фрэнсисом Криком, но все же они стали нобелевскими лауреатами. Стал им и Петровски.

Гены-таймеры — секундомеры, песочные часы, календари живой клетки настроены так, чтобы соответствовать суточным и сезонным природным ритмам. Каждая живая тварь — детище Земли: спит ночью и питается днем (или наоборот), предпочитает размножаться и расти в теплое время года, а холодное пережидать в состоянии покоя. Но, естественно, ни червь, ни кошка, ни даже человек не решают сами, когда им засыпать, когда — стареть: гены регулируют чередование бодрости и сонливости, подъем и упадок сил, рост и взросление. В каждом живом теле, в каждом стебельке травы течет их собственное время, связанное с ходом Солнца в небе и в то же время автономное (что показали еще в середине прошлого века эксперименты в пещерах и бункерах). Основной же внешний фактор, лимитирующий скорость деления клеток, в норме достаточно низкую, — это скорость поступления строительного материала для новых клеток. В условиях избытка и свободного доступа питательных веществ весь генный комплекс, ведающий «внутренним временем» организма, можно перенастроить, как пожелает исследователь.