Кирилл Юрченко: Люди в сером 3: Головоломки

Вольфрама от этих слов аж передернуло, хотя внешне он виду не подал.

— Так-то все не пьют, — бросил он. — Просто лечатся от жизни.

Серегин шумно вздохнул, как больной слон. Светлые глаза его затуманились.

— Мужики, зачем я вам? — тоскливо спросил он. — Может, я пойду, а? А вы тут сами… как-нибудь…

— Сиди, — бросил ему Вольфрам. — Твой участок? Вот и сиди.

Серегин не стал объяснять, что злосчастный этот участок вовсе не его, что его элементарно подставили более опытные товарищи. Он просто еще раз вздохнул.

— Ты нужен нам, лейтенант, — проникновенно сказал ему Олег Ляшко. — Ты очень нам нужен.

Он вдруг встал во весь рост и потянулся. Был он «среднего роста, плечистый и крепкий», как говориться в известном стихотворении, и походил скорее на физкультурника или легкоатлета, чем на очкарика-ученого, тем более, что и очков-то у него не было.

— Сейчас я пойду туда, — Олег кивнул на чердачное окно. — А ты будешь вместе со всеми смотреть, и, если будет нужно, потом расскажешь, как меня укокошили и чем именно. — И обаятельно улыбнулся оторопевшему Серегину.

— Это как?.. Ты — туда?.. — участковый неопределенно ткнул рукой в пространство, у него только челюсть не упала на пыльные доски чердака.

— Ага. Я — туда, — Олег еще раз улыбнулся ему и поправил резинку, собравшую сзади в хвост его длинные русые волосы.

— Один, — страдальчески сморщился Серегин.

— Один, — еще кивок. — Профессия у меня такая — ходить одному.

И с прической он тоже выпендривается, неприязненно подумал Вольфрам. Без году неделя в «Консультации», а туда же, стричься он, видите ли, не хочет, как положено.

Честно говоря, Вольфрам тут был не совсем прав. «Консультация» не была военизированным учреждением, и нормы причесок в ней не устанавливались. Но были же общепринятые нормы внешнего вида. Где это видано, чтобы у парня волосы ниже плеч, как у красной девицы… Нет, не нравился Вольфраму новичок. Откажусь я от него, подумал он, пристально рассматривая по-прежнему пустой двор. Вот закончим это дело — и откажусь. В нашем деле мужчина должен быть мужчиной…

— Так я пошел? — спросил позади него Олег.

Вольфрам мельком оглянулся.

— Давай, — буркнул он, — время уже.

Припавший к искателю самого большого из трех «фотоаппарата» Серж ничего не сказал.

Когда Олег ушел с чердака, участковый Серегин вздохнул, цыкнул зубом и вновь потянул фляжку из-за пазухи.

— Гляди, напьешься, — не глядя на него, предостерегающе сказал Вольфрам.

— Напьюсь, — кивнул Серегин и успел подхватить свалившуюся было фуражку. — Лучше напиться, чем как в прошлый раз.

Вольфрам не стал спрашивать, что случилось в прошлый раз — ему это было неинтересно.

— Ну-ну, — сказал он. — Только не облюй меня ненароком.

Вместо ответа Серегин запрокинул голову и сделал два гулких глотка.

— Внимание, — напряженно подал голос Серж.

Во дворе появился Олег. Невооруженным глазом он казался отсюда, с высоты пяти с лишним этажей, еще более приземистым и широкоплечим, совсем не похожим на себя. Неторопливо он шел по двору, как человек, которому нечем заняться в этот летний тихий вечер. Пару раз оглянулся, потом достал сигарету и долго прикуривал. Вольфрам знал, что Ляшко не курит — это была маскировка, — но все равно брезгливо дернул плечом. Табак он считал наркотиком, и курящих не любил, как и любой, сам куривший когда-то, хотя с тех пор уже прошло много времени.

Сзади ерзал и откашливался Серегин, кажется, снова «принимал», но отвлекаться на него уже не было времени. Молчит, не лезет под руку — и то хорошо.

— Минута, — сказал Серж. — Отсчет пошел.

Вольфрам поднес бинокль к глазам, и где-то в области селезенки у него заработал хронометр, монотонно отсчитывая секунды. Пятнадцать… Тридцать… Сорок пять…

Олег как раз подошел к детской площадке, когда началось. Вольфрам впился пальцами в бинокль так, что побелели костяшки. В начале операции его всегда пробирал мандраж, хотя Вольфрам не признался бы в этом никому на свете. Со стороны ничего не было заметно ни по лицу, ни даже по глазам, и выражалось только в том, что первые секунд тридцать ему обязательно нужно было что-нибудь стиснуть в руках.

Смерчик появился ровно в девятнадцать ноль-ноль, секунда в секунду. Все было так, как описывали многочисленные свидетели-жалобщики из числа жильцов окружающих домов. Воздух на границе детской площадки и скверика, немного левее аляповато раскрашенного игрушечного домика, чуть потемнел, заколыхался и вдруг развернулся полотнищем полупрозрачной субстанции, которая тут же, начиная вращаться против часовой стрелки, скрутилась в штопор-смерч, тоже полупрозрачный, но искрящийся и потрескивающий. Впрочем, все это было чуть ли не на грани восприятия, и большинство проходящих мимо ничего бы не заметили, если бы не понесшаяся от него во все стороны волна дикого, животного ужаса. Черного Ужаса.