Стефан Вюль - Ловушка на Заркасе

Но Лоран тотчас же овладел собой и теперь молча размышлял, уставившись в одну точку.

— О чем ты думаешь? — спросил Дарсель.

— Вот о чем: когда их марионетки пытались захватить меня, я чувствовал их силу, чувствовал, что не могу бороться с ними мускульной силой. И внезапно что-то меня подхлестнуло, флюид какой-то, или не знаю что… и они стали, как солома в моих руках. Насколько я помню, я их даже и не тронул. Двое упали под моим взглядом. Только от одного взгляда, понимаешь? Тут есть, над чем подумать.

— Ну, слушай, ты, наверное, ошибаешься!

— Нет! Помнишь, как от взгляда Зинна загорелась палка? Как действуют эти манекены? У тебя есть с собой фото?

— Нет, — признался Дарсель, — над ними работают в лаборатории. Но у меня есть некоторые идеи на этот счет. — Он достал записную книжку и карандаш, вырвал листок и стал делать наброски. — Ты сейчас поймешь. И, основываясь на некоторых деталях, которые я заметил, и на том факте, что они живут при очень низкой температуре… и о водороде, что тоже важно.

Под его карандашом набросок быстро обретал форму. В стилизованном рисунке легко было узнать общий силуэт манекена. Странно, но Лоран почувствовал взрыв ненависти к этому изобретению врага. Он ненавидел это тупое лицо, мертвые глаза, чудесно переданные талантом Дарселя.

— Я считаю, — сказал Дарсель, — что в черепе есть приспособление… — Он слегка вскрикнул и отбросил листок бумаги.

Оба мужчины молча смотрели на листок, догоравший на полу.

Лоран вздрогнул и сказал:

— Я думаю, что это я… Глазами! Эта мумия передала мне ужасающие способности.

Дарсель открыл рот, но ничего не сказал.

— Что ты хотел сказать? — спросил Лоран.

— Ничего. Продолжай.

— Во время битвы в сквере… ты только не смейся, я почувствовал, как из моих глаз льется лютая ненависть. Мои глаза, видимо, испускали… не знаю… ну, словом, то, что пережгло некоторые устройства манекенов… Я думаю…

Он вдруг щелкнул челюстями и напрягся. Взгляд его загорелся. Дарсель даже испугался этого безумца, который был уже не Лораном, а…

Сафасс-Тин соскочил с кровати, и Дарсель отступил вглубь комнаты. Его схватили волны благоговейного страха, и он потерял сознание. А Сафасс-Тин в ореоле света пошел к двери.

Из деревень и самых отдаленных джунглей собирались орды фанатичных туземцев и пробирались к городу, осаждаемые и отталкиваемые полицией и стражей.

Босоногие Крестьяне, распространявшие запахи мускусной травы, рыбаки с гарпунами и в колючих браслетах из рыбьей кости, даже красные варвары, прибывшие на пирогах со второго континента, с духовыми трубами и в набедренных повязках из раскрашенной травы — все они составили живое море, готовое сокрушить старые укрепления. Их вели индивидуумы с безумными глазами, утверждавшие, что настало время, что во сне им явился Сафасс-Тин.

Кочевые племена, прибывшие из степей на спинах давалей, неслись по предместьям с хриплыми криками, размахивая над головами длинными копьями.

На заре на горизонте показалась туча лучников и метателей камней. Над толпой возвышались высокие силуэты горных дворян, идущих впереди своих кланов, в шлемах с забралами, и едущих на гусеницах-львах, покрытых металлической попоной.

Они затопили Северные Порты. Неудержимые, прибывающие орды смешивались с рабочими в кожаных лохмотьях, со студентами в нарукавных повязках, сталкивающихся на перекрестках, в то время, как нижние кварталы распухли и лопались, как нарывы, выпуская бесчисленный плебс.

Волны одержимых поднялись на штурм золотых храмов. Они лавиной перекатывались через ограды и толпами падали ниц перед алтарями и деревянными изображениями.

При их приближении стражники отводили в сторону оружие, срывали свои эмблемы и пели с ордами гимны, которые считались забытыми.

Но другие стражники пытались преградить путь этому приливу. Они падали под лучами ненависти, и их растоптанные металлические обломки высвобождали рой голубых мух, которые тут же умирали. Но у фанатиков не было времени удивляться этому.

Воодушевленные своим пением в храмах, они разливались во все стороны, как морская зыбь, ощетинившаяся пиками, алебардами, знаменами и разномастным оружием, захваченным в музеях. Они сняли защиту правительственного дворца, сотнями падая под заградительным огнем полиции и тысячами наплывая снова.

Дворец был захвачен и разграблен. Политиков выбрасывали из окон. Микрофоны, выкрикивающие слова официальных приказов и от имени науки возмущавшихся против суеверия, замолкали один за другим. Годы антирелигиозной пропаганды были сметены жестоким возвратом древней Веры.