Игорь Росоховатский: Азы

И тут какой-то насмешливый черт заставил меня ухватиться за сумасшедшую идею усовершенствования "азов". Кто из моих аспирантов высказал ее впервые, я забыл, ведь идея давно уже стала моей. Я хотел на первых порах усовершенствовать "азы" до такой степени универсальности, чтобы они регистрировали любые колебания молекул и различали ультразапах. Мне удалось добиться того, что моим коллегам казалось несбыточным сном, увеличения ассигнований в пятнадцать раз. Мы истратили на усовершенствование аппаратов почти двадцать миллионов рублей, но пробились не к ультразапаху, а в тупик.

Сейчас я с тоской смотрел на монтажные столы, на густую паутину разноцветных проводов и нагромождение деталей, на своих исполнительных сотрудников, которых обрек на невыполнимую работу.

- Как дела? - задал я "дежурный" вопрос Афиногенову.

Он повернул ко мне молодое курносое лицо, на котором черная остроконечная бородка казалась приклеенной:

- Заканчиваем наладку "аза-шестого". Вчера бы закончили, если бы не Зима. Я уж запретил ему приходить в наш отдел. И почему вы с ним панькаетесь?

Я сделал вид, что не расслышал его последних слов, быстро пошел дальше.

15 марта. С утра у директора было совещание руководителей лабораторий. Академик Кваснин, выделяющийся среди всех громадным ростом и широким, веснушчатым лицом, то и дело косил в мою сторону лукавым глазом. Он ожидал, что я потребую новых ассигнований. В моем молчании он заподозрил что-то неладное.

В этот день коридор из административного в лабораторный корпус казался мне бесконечным и унылым. В моем кабинете уже ожидал Николай Иванович с проектом приказа о сокращении штатов. Первой, конечно, стояла фамилия Зима. Я зачеркнул ее, и он взорвался:

- Никак не пойму, чего вы с этим брандахлыстом возитесь?

- А тут и понимать нечего, - ответил я, зачеркивая фамилию "Зима" второй жирной линией.

- Да ведь он весь коллектив разваливает. На работу опаздывает регулярно, подает дурной пример другим. Разве вы не знаете?

- Знаю.

- Отвлекает товарищей от дела, грубит...

- Это все мне известно, - перебил я его.

- Так в чем же дело?

- Подождем. Пусть поработает, притрется.

Николай Иванович пожал плечами, выразив этим жестом сложную смесь недоумения и возмущения. Он был одним из опытнейших конструкторов института, что не мешало ему оставаться очень выдержанным и скромным человеком. Всегда вежливый, умеющий слушать другого, даже если тот нес чепуху, готовый помочь товарищу в трудную минуту, он с первых же дней возненавидел Зиму за его бесцеремонность и нежелание считаться с другими людьми. Но, увы, на этот раз я не мог действовать заодно со своим заместителем, ибо это значило поступить наперекор интуиции и собственным интересам.

- Зовите товарищей на совещание, - попросил я Николая Ивановича.

В кабинете стало тесно. Рассаживались все по своим местам, как будто стулья были пронумерованы. Ближе всех ко мне сели Маргарита Романовна и Афиногенов. В дальнем углу сбилась молодежь и, конечно, у самых дверей уселся Зима. Не прошло и нескольких секунд с момента его появления, а он успел уже два раза демонстративно зевнуть.

Я начистоту рассказал товарищам, в каком положении мы оказались и что ожидает нас всех: сокращение штатов, перевод на другие, ниже оплачиваемые должности, потеря авторитета лаборатории, позор. Умолчал только о том, что ожидает меня лично: какое это имело сейчас значение, в годину общих неприятностей?

- Что делать? - спрашивал я у товарищей. Но они молчали.

Я видел полнейшую растерянность на лицах Маргариты Романовны и Афиногенова, тупую покорность судьбе - на лице дяди Васи, напряженное раздумье - у молодых сотрудников. Только лицо Зимы радостно оживилось, черные жгучие глаза заблестели, плечи распрямились. На его щеках появился румянец, и, весело глядя на меня, он сказал:

- А ведь выход есть.

Молодежь обернулась к нему. Маргарита Романовна выразительно махнула рукой: дескать, опять какой-то бред понесет, Николай Иванович наклонился поближе ко мне и шепнул:

- Напрасная трата времени.

- Говорите, Зима, - предложил я.

Как обычно, он начал издали - с известного всем. О том, что мы идем от природных образцов, где все построено на принципах универсализма, к приборам с узкой специализацией. О том, что их сложность ведет к понижению надежности, а проблемы повышения надежности требуют взаимозаменяемости частей, дополнительного контроля и таким образом ведут ко все большей сложности. Он говорил о неразрешимых противоречиях с таким упоением, как будто наконец попал в родную стихию.