Курт Воннегут - Завтра, послезавтра и всегда

— Черт побери, да мы поступали так сто лет назад!

Вернувшимся с балкона Эмеральд и Лу пришлось довольствоваться местами в заднем ряду позади родителей Лу, его брата и свояченицы, сына с невесткой, внука с женой, правнучатой племянницы с мужем, правнучатого племянника с женой и, само собой, позади Жома, который занимал лучшее место впереди. Все, кроме Жома, который выглядел согбенным и дряхлым, на вид казались примерно одного возраста — лет тридцати.

— Тем временем, — продолжал комментатор, — в Каунсил-Блаффс, штат Айова, разыгрывается страшная трагедия. Однако две сотни спасателей отказались сдаться и продолжают отчаянно копать в надежде спасти Элберта Хаггедорна, ста восьмидесяти трех лет, который уже двое суток зажат в…

— Мог бы рассказать что-нибудь и повеселее, — шепнула Эмеральд.

— Тихо! — рявкнул Жом. — Следующий, кто раскроет пасть, когда работает телевизор, живо останется без гроша… — И сладким голосом продолжил: — когда взмахнет клетчатый флаг, Индианаполисские гонки закончатся и старина Жом приготовится к Большому Путешествию за Грань. — Он грустно вздохнул, в то время как его наследники отчаянно старались не проронить ни звука. Впрочем, для них острота напоминания о Большом Путешествии несколько притупилась, поскольку Жом напоминал о нем по крайней мере раз в день на протяжении последних пятидесяти лет.

— Доктор Брейнард Кайз Буллард, — продолжал комментатор, — президент Виандот-колледжа, в своем вчерашнем выступлении отметил, что «…большинство заболеваний в мире происходят из того факта, что знания человека о себе отстают от его знаний об окружающем мире».

— Черт побери! — заорал Жом. — Да мы толковали об этом сто лет назад!

— Сегодня в Чикаго, — сообщил комментатор, — особый праздник. Проходит он в Чикагском родильном доме. Виновника торжества зовут Лоуэлл У. Хитц, нулевого возраста. Хитц, появившийся на свет сегодня утром, стал двадцатипятимиллионным младенцем, рожденным в этом роддоме.

Изображение комментатора померкло, и его место заняла картинка с разрывающимся от крика юным Хитцем.

— Черт возьми, — прошептал Лу жене. — Мы сто лет назад занимались этим.

— Я все слышал! — завопил Жом. Он выключил телевизор, но окаменевшие от ужаса наследники продолжали таращиться в пустой экран. — Так-так, парень…

— Я ничего такого не имел в виду, — пробормотал Лу.

— Принеси-ка мне мое завещание. Ты знаешь, где оно. Все знают. Поторопись, парень!

Лу тупо кивнул и, спотыкаясь о многочисленные лежанки, словно автомат отправился по коридору к комнате Жома, единственной личной комнате в квартире Шварцев. Из других комнат в квартире были ванная, гостиная и большой холл без окон, который использовался еще и как столовая, поскольку в одном конце там мостилось что-то вроде кухоньки. В холле и гостиной было разбросано шесть матрасов и четыре спальных мешка, не считая дивана в гостиной, на котором спала одиннадцатая пара — калифы на час.

На Жомовом бюро лежало завещание — заляпанное, с растрепанными уголками, рваное, испещренное сотнями дополнений, вычеркиваний, обвинений, условий, предостережений, советов и прочей доморощенной философией. Документ сей, вдруг подумал Лу, был пятидесятилетним дневником, ужатым в две страницы, — мятой неразборчивой летописью ежедневного раздора. Сегодня Лу будет лишен наследства уже в одиннадцатый раз, и ему потребуется не менее полугода безупречного поведения, чтобы заработать шанс получить свою долю.

— Парень! — позвал Жом.

— Иду, сэр. — Лу поспешил в гостиную и протянул Жому завещание.

— Ручку! — велел Жом.

Ему мгновенно протянули одиннадцать ручек — по одной от каждой пары.

— Только не эту — она течет. — Жом отодвинул ручку Лу в сторону. — А вот эта годится. Хороший ты парень, Вилли. — Он взял у Вилли ручку.

Этого намека все и ждали — теперь Вилли, отец Лу, будет новым любимчиком Жома.

Вилли, который на вид был вовсе не старше Лу, хотя ему уже и стукнуло сто сорок два, с трудом сдерживал радость. Он искоса бросил взгляд на диван, который теперь переходил в его пользование, поскольку Лу и Эмеральд предстояло вернуться в холл, на худшее место у двери в ванную.

Жом не упустил ни мгновения в придуманном им спектакле и постарался получить от своей привычной роли максимум удовольствия. Нахмурившись, он какое-то время водил пальцем по строчкам, будто впервые держал завещание в руках, затем провозгласил глубоким монотонным голосом, словно басовый тон в церковном органе: