Лидия Обухова: Диалог с лунным человеком

Пламя желаний заставило его потерять благоразумие. Хотя это случилось не вдруг.

Однажды Лилит прошла от него в трёх шагах, не заметив. Взгляд её был напряжённым, ушедшим в себя. И такими же, словно невидящими, руками она небрежно сжимала скорлупу большого ореха; серебряные капли падали с доверху налитого сосуда. Они взблескивали на солнце и жужжали, как рой пчёл. Жужжание, разумеется, наполняло только уши Одама. Он стоял неподвижно, пока Лилит проходила мимо, подобно сухой зажжённой огнём ветви, — ему палило губы! Но когда она скрылась, он со стоном припал к земле, на которую брызнуло несколько капель из её сосуда, пытаясь охладить щёки этой призрачной влагой… Смутно и странно было у него на душе.

Лишь здесь, на равнине, он наконец понял, чего хотел: он хотел одну Лилит! Хотел, чтоб она заботилась о его огне и собирала ему коренья, пока он уходил с мужчинами на охоту. Сладкий миг возвращения к ней внезапно встал перед ним так ярко, словно они прожили рядом, в телесном единении, уже долгие годы: вдвоём разжигали костёр, скребли свежую шкуру и засыпали потом на ней, чувствуя боками приятную теплоту меха и тлеющих углей…

Хотя люди Табунды не принуждались к брачным союзам, но и не были вовсе свободны в выборе. Существовали сложные кровные связи. Влияли соображения родичей при обсуждении возраста, здоровья, личных заслуг и способностей жениха и невесты. Среди всех этих подводных камней, хорошо известных взрослым, но пока неведомых Одаму, предстояло ему начать путь, чтоб достигнуть цели: получить Лилит из рук старейшин и себя отдать ей, со всеми теми церемониями, которые сопровождают брачное торжество.

Правда, Лилит, прежде чем её можно будет сватать, должна пройти ещё обряд взрослости, который издревле заключался в том, что девушку лишал девичества тот любой наиболее удачливый мужчина племени, который сумеет первым проникнуть к ней через оградительный кордон женщин.

Это был весёлый, озорной, почти спортивный обряд, где состязались не только в ловкости и хитроумии, но и перебрасывались остротами, блистали умением петь, танцевать, находчиво награждать друг друга прозвищами и вообще всячески изощряться в веселье. Пассивная роль отводилась только одному существу: самой девушке, которая, прежде чем стать полноправной женщиной, свободной в решении общих дел племени, должна прожить последние часы своего детского возраста в абсолютном повиновении. Голос её не раздавался в общем гаме. Она сидела в полутьме шалаша и ждала того, кто войдёт к ней.

Весёлая свалка, а иногда и целые побоища разыгрывались перед входом, но к ней это доходило подобно шуму волн ко дну водоёма.

Она ни в чём не участвовала и никого не выбирала. Да и мужчина, впервые познавший эту юницу, не имел на неё особых прав. Даже если ночная мистерия не проходила бесследно, отцом ребёнка считался последующий супруг, а не он, состязатель.

Одам вовсе не ощущал неприязни к будущему кратковременному сопернику. Но мог ли он ждать спокойно этого обряда теперь, когда они с Лилит нарушили запрет и тайно провинились перед племенем? Его ужасала тяжесть наказания, которая по обычаю должна обрушиться на Лилит. Спасение только в одном; именно он должен оказаться впереди всех и войти в шалаш. Так же, как впоследствии только он станет мужем Лилит!

С равнины Одам вернулся с добычей. Хотя острый рог козла пропорол ему мышцу, но рану присыпали золой, и теперь Одам, слегка ослабев от потери крови, находился тем не менее в приподнятом, почти опьянённом состоянии подвиг всегда придаёт человеку ощущение неиссякаемой силы! Он впервые вернулся в стойбище не вместе с охотниками, а в окружении их и тотчас отправился разыскивать свою мать. Не потому, что был с ней особенно близок, но именно женщины хранили в племени чистоту кровных связей и знали все тонкие счёты родства.

Мать сидела на песчаном бугорке, плетя из ивового лыка двойные верёвки для сетей. Этим занимались все женщины в свободное время; сетей нужно было очень много, они легко рвались: коряга или крупная рыба без труда пробивали брешь.

Увидев Одама, мать не прекратила своего занятия, лишь сжала рот, уже слегка запавший, ожидая, что он скажет. С годами лицо её стало худым, и брови, сходящиеся у переносицы, придавали ей мрачное, а порой исступлённое выражение.

Одам положил на бугорок часть печени, которая полагалась удачливому охотнику. Мать вежливо приняла дар. Она не удивилась, что подросший сын думает о женитьбе. Началось перечисление подходящих девушек. Имени Лилит среди них мать не назвала. Одам подумал сперва, что это из-за её возраста, и обеспокоенно прервал: нет, он не стремится стать чьим-то мужем немедленно, готов обождать, пока подрастут… Он назвал несколько ровесниц Лилит. И опять её имя, которое обожгло ему нёбо и остановило кровь, для матери прошло незамеченным. Обстоятельно, со свойственной женщинам страстью к сватовству, она продолжала разбирать достоинства других девиц. Одам ёрзал в нетерпении. И тут его постиг удар, всю необратимость которого он полностью даже не осознал сразу: его брак с Лилит невозможен! Они принадлежали к общей ветви родства.