Евгений Гуляковский - Последний мираж (сборник)

— Простой смертный даже пряжки не сделает из того серебра… Зачем оно тебе? Боги послали то серебро, боги заберут его, когда придет время.

— Серебро мне не нужно. Ты сделаешь чашу, наполнишь ее кореньями и травами, напиток принесешь мне,.. — Последние слова Патрокл произнес шепотом, нагнувшись к самому уху Мансура. — Ступай. Срок тебе шесть дней. Надеюсь, не забыл рецепт? Смотри не попутай! Сына и брата возьму заложниками. Напутаешь что-нибудь — им отсекут головы, а тебя… Ну да ты знаешь… Ступай и не вздумай меня дурачить! Гетайры проводят и постерегут от темных мыслей. Ступай!

Мансуру казалось, что колонны дворца расплылись и качаются с каждым шагом. Он уже не замечал ни красоты мраморных фонтанов, ни светильников, ни сосудов. Двое гетайров с короткими мечами шли сзади, и он слышал, как позвякивают цепочки на их перевязях при каждом шаге. Мансур вспоминает слова, услышанные от отца на его смертном одре, слова звучат в его ушах вместе с тяжелым дыханием и звоном металла за спиной: «Возьми три горсти мяты, два корня мандрагоры… Серебро из черного камня уже готово, три сотни лет прошло… столько велели ждать боги, принесшие его на землю… Сделай из серебра чашу… Это великая тайна… Сбереги ее и передай сыну… А если случится беда, возьми три горсти мяты… Для себя не бери, тебе самому ничего, кроме горя, не принесет напиток… Только если большая беда… Сохраняй тайну.» В ту ночь долго не гас огонь в хижине Мансура. Мансур сидел перед раскрытой шкатулкой с заветным слитком черного, похожего на губку черного металла, что передавался из рода в род, из поколения в поколение.

Кто его знает, может, это и не серебро вовсе… Говорили старики, что этот камень упал когда-то с неба, а может, его принесли сами боги и вложили в него свою великую силу… Два конца в одной палке, два начала в любой силе. Все зависит от того, какое начало выбрать, куда направить эту великую силу, на какое дело. И не может она вечно лежать на дне шкатулки. Кому-то все равно пришлось бы испить из этой чаши свою судьбу. Случилось так, что эта доля выпала ему. Не сладкая, трудная доля. Пронюхал все-таки сатрап. Никто из живых людей не знал тайны черного серебра. Но правду, видно, говорят, что великую тайну не уберечь даже мертвым. Хитер сатрап. Мог бы забрать серебро, да знает, видно, что не всякому оно дается в руки. Пробовал уж, наверное, подсылать своих людишек… Вот так оно и случилось. Ничего теперь не сделать. Только два пути. Можно отдать Патроклу напиток. Пусть властолюбивый и жестокий Патрокл до дна выпьет волшебную чашу. И не станет у наго врагов во всей Бактрии, во всей Македонии, во всем мире. Всех превратит он в рабов, а потом в золото начнет превращать их кровь и пот. Но что тебе до этого?.. Тебя-то он оставит в покое, раз уж ты один умеешь совладать с черным серебром… Тебя он будет беречь как зеницу ока, и твое слово для него станет нерушимо… Не всякое слово, конечно. Но твой интерес он наверняка соблюдет, так что ты много можешь потерять в эту ночь, Мансур. Подумай хорошенько, еще ведь не поздно…

В соседней комнате громко зевнул один из приставленных к нему стражей. Мансур вздрогнул и протянул руку к ящику с инструментами, словно не хватало ему этого последнего звука, чтобы решиться.

Напиток власти… Чуть горьковатый, вяжущий, словно пьешь полынный настой, но во рту остается металлический привкус.

Мансур поставил на стол пустую чашу и стал ждать. Чаша выглядела сейчас не черной, а серой, и стала легче. Так и должно быть. Она отдала напитку всю свою силу, теперь это простой металл…

Напиток должен был подействовать лишь через час, но уже через несколько минут он почувствовал, как кожа постепенно теряет упругость, точно в него изнутри накачивали свинец. Голова стала тяжелой, словно в ней уже ворочались металлические мысли.

«… И умрет в тебе все человеческое. И станешь ты сильнее врагов своих, и уйдут от тебя дела твои и дела друзей твоих, и потеряешь ты близких своих и дом свой, и останешься ты один, ибо получающий многое многое и отдает…» — так говорило древнее пророчество. Наверное, у него не хватило бы мужества испить эту чашу, не окажись ненависть и отчаяние сильнее страха.

Шатаясь встал он и пошел через весь дом на половину жены своей Астары. Она словно бы ждала его прихода, будто знала, что за решение он принял и что сделал. Огромные грустные глаза Астары заглянули ему в самую душу, как будто уже прощались с ним навсегда. Протянул к жене Мансур свои руки, видно, хотел обнять ее в последний раз, прижать к груди, но неловко задел за светильник, что стоял перед ее ложем. Сначала с удивлением, а потом со страхом смотрели они на тонкий лист бронзы, вдавленный в треснувший стол. И понял Мансур, что между ним и другими людьми уже встала навеки нерушимая стена отчуждения. И не могут его руки больше ласкать и творить, а могут только разрушать и калечить…