Владимир Печенкин - Два дня «Вериты»

Сначала Руми обрадовался — ведь это Паула! Потом рассердился — как она посмела! Потом опять обрадовался — все-таки это была Паула… Он скатился с обрыва и встретил ее у входа, встретил не так сурово, как следовало бы.

— Руми! Послушай меня, Руми! — она так волновалась, что даже не опустила глаз, как подобает девушке при встрече с мужчиной. Избаловал девчонку сеньор доктор!

— Приказано всем уйти, ты же знаешь… — голос Руми звучал не очень уверенно — ведь он и сам нарушил приказ.

— Руми! Отец продал меня кому-то! Не знаю кому! Не спрашивала кому. Просто убежала. Он отобрал деньги, что подарил сеньор доктор, и теперь пьет гуаро. Сеньор доктор говорил, что человек, пусть даже женщина, — не мул, чтобы его продавать! Я не хочу, не хочу, Руми! Не прогоняй меня! Может, я плохая дочь, что ушла. Я старалась быть покорной… Но сегодня что-то случилось со мной… Руми, не прогоняй! Или я уйду за горы, в большие поселки белых людей, о которых рассказывают так много дурного…

Она лепетала сбивчиво, теребя цветастый платок на груди. И вдруг заплакала, тихо, горько, не пряча лица. Руми совсем растерялся и, что еще хуже, не сумел скрыть от женщины своего замешательства. Он взял девушку за руку и совсем неожиданно для себя пробормотал:

— Мне всегда было приятно смотреть на тебя…

— Руми!

Блестящие заплаканные, чуть раскосые глаза заслонили весь мир — скалы, небо, последние лучи солнца, мачту на вершине, тропу, ведущую в Кхассаро…

Руми опомнился и тревожно огляделся. Но все было в порядке, и тропа безлюдна. Солнце провалилось за край гор, из ущелий хлынули торопливые сумерки. Индеец ласково коснулся тугих черных кос:

— Идем.

До рассвета он пролежал над тропой. Но теперь не было одиноко — там, наверху, в шалаше из рифленого железа, свернувшись кошкой, на брезенте спала Паула.

Когда рассвело, Руми пришел к ней. Стоял, опершись на карабин, чтобы видно было тропу, а сам спрашивал и говорил — о многом, обо всем, чего никогда не собирался говорить Пауле. А она сияла улыбкой, блестящими глазами, радостью молодого существа, бежавшего от опасности и грязи. Временами он приходил в отчаяние, злился на себя — не следовало выбалтывать ей так много. Но ничего не мог поделать с собой.

Он поведал ей все про машину, изобретенную доктором, которую придется взорвать. Пауле было хорошо и спокойно, и просто не верилось, что могут быть еще какие-то опасности, взрывы, беды.

— Мы сами строили больницу — как же ты будешь ее взрывать?

И Руми, отогнув прикладом карабина брезент, показал ей дюралевую коробку с батарейками и рубильником.

Прошли сутки, как он включил машину. Что рассказали гринго индейцам с Каменного ручья? Что делается за горами, в главном городе белых людей? А в шалаше Паула… Хорошо, что она убежала из Кхассаро. Зачем такой девушке жить с чиновником? Чиновники сами боятся гринго, никогда не спорят с ними. Но это уж их дело, только бы не трогали индейцев.

Руми было хорошо. И он не знал, что на склоне горы, которая высилась за скалами прохода, несколько белых людей наблюдают за ним в большую рогатую трубу на тонких суставчатых ножках. Он не знал, что двое в пятнистых комбинезонах и зеленых беретах, минуя тропу, по неприступным скалам ловко и бесшумно пробираются к его гнезду.

Руми сидел, уставясь на безлюдную тропу, и мечтал. А в шалаше спала Паула!..

— Хотел бы я знать, что делает Руми, — повторил Багров.

Слейн повел плечом.

— Нам остается только молиться индейским богам, чтобы они надоумили Руми поскорей взорвать «Вериту». Тогда мы, по крайней мере, сумели бы молчать, а это уже победа.

Слейн подошел к двери и постучал согнутым пальцем в заслонку смотрового оконца.

— Алло, сеньоры тюремщики! Будьте гуманны, угостите арестованных сигаретой! Нето отсутствие курева может толкнуть на побег. Эй!

Заслонка отодвинулась, показался недовольный глаз.

— Послушайте, как вас там! Дайте, черт возьми, сигарету!

Глаз сменился толстыми влажными губами:

— Разговаривать с арестованными не положено, — сказали губы металлическим голосом, и заслонка захлопнулась.

Слейн улегся на койке.

— Однако я здорово устал. Здешняя кутузка — не «люкс», но хоть прохладно, отдохнуть можно. Доктор рекомендовал мне больше покоя и меньше волнений. Садись, Гарри, если уж посадили. А то приляг, я подвинусь.

За дверью раздались шаги и голоса, звон ключей. Слейн вскочил с койки и встал рядом с Багровым.