Глеб Голубев - Огненный пояс. По следам ветра

— Будем, но не сегодня. Надо дождаться, когда прибудет вся экспедиция.

— Но хотя бы один спуск, разведывательный! — взмолился я.

Василию Павловичу явно не меньше моего хотелось поскорее начать поиски затонувшего корабля. Но, как всегда, старик проявил осторожность и благоразумие.

— Нет, нырять будете только все вместе, — сказал он и ехидно добавил: — К тому же я отстранил вас на несколько погружений, не так ли?

Место, где нашли осколок амфоры с головой Медузы Горгоны, отметили ярко-красным буйком, хорошо заметным издалека. Потом разведчики, распрощавшись с нами, переправили нас на шлюпке на берег. Предстояло еще добираться до ближайшего селения, где можно найти попутные автомашины до Тамани.

А наутро мы уже были в Керчи.

Надо ли рассказывать, какую сенсацию вызвало наше сообщение. Все рвались сейчас же, немедленно отправиться в море. Но на чем?

— На катере выходить в открытое море нельзя, — остановил нас Кратов. — Надо подготовиться как следует, запастись врачом, прожекторами, продуктами…

А для этого необходимо звонить в Москву, связываться с институтом, просить денег — мы уже чувствовали., что сборы затянутся на месяц, если не дольше.

Но полоса везения продолжалась. Через неделю в Керчь вернулся «Алмаз». Перед новым рейсом на катере предстояло обновить покраску и провести текущий ремонт машины. Мы поговорили с моряками, а они упросили свое начальство разрешить им провести всю эту работу не в гавани, а в открытом море. Так что мы могли снова отправиться к банке Марии Магдалины.

Больше того: в управлении рыбной разведки было решено только что прибывшую из Москвы новенькую подводную телевизионную установку проверить и наладить на «Алмазе» во время поиска затонувшего судна.

Не прошло и двух недель, как все сборы были закончены. Рано утром мы покинули Керчь, отправляясь навстречу неведомому.

Наш буек оказался целым и невредимым. Возле него мы и стали на якорь. Солнце уже склонялось к закату. Но всем, конечно, не терпелось начать поиски сегодня же. Василий Павлович на этот раз не возражал, только сам начал осматривать у каждого снаряжение. Особенно придирчиво проверял он меня. Все осмотрел: и компас, и часы, и новенький кинжал, многозначительно заглянув при этом мне в глаза. Неужели он снова вспомнит о своем приказе отстранить меня от погружения?

Но вот уже подана команда к погружению.

Спускались мы по двое. В первой паре Михаил со Светланой, во второй мы с Павликом. Наташа и Борис оставались на борту в полной боевой готовности, чтобы в случае опасности прийти нам на помощь.

Мы ныряли как бы у них на привязи: к поясу каждого из нас прикреплен тонкий тросик. Дергая за него, с борта можно подавать сигналы водолазам. Плавать на такой привязи неудобно, но не спорить же с начальником экспедиции…

Нырять предстояло довольно глубоко, поэтому каждому из нас прибавили вес, нацепив на пояс свинцовые грузила. А то вода вытолкнет, не даст добраться до дна.

Стоя на трапе, я следил, как, оставляя за собой серебристый хвост воздушных пузырьков, все глубже погружаются Михаил и Светлана. Вода была такой прозрачной, что они были отчетливо видны даже на глубине пятнадцати метров. Мне показалось, будто они держатся за руки. Но вот они разошлись в разные стороны и словно растворились в воде. Только пузырьки воздуха, вскипавшие на поверхности, «сообщали», где находятся наши товарищи.

Теперь была моя очередь отправляться вслед за ними. Восемнадцать метров — это не то что в Керченском проливе. Я покрепче зажал зубами мундштук и нырнул.

Примерно на глубине шести метров я почувствовал боль в ушах и, прижав маску к носу, попытался сильно выдохнуть воздух через нос и одновременно сделал несколько глотков. Уши были «продуты». Боль уменьшилась, а через некоторое время я и совсем перестал ее замечать.

Так бывает только при погружении на первые десять метров, где давление возрастает вдвое по сравнению с атмосферным. Дальше оно увеличивается медленнее.

Чем глубже я погружался, тем заметнее менялось освещение вокруг меня. Не то чтобы становилось темнее, но постепенно пропадали теплые красновато-оранжевые оттенки. Теперь меня окутывал синевато-зеленый сумрак, и, наверное, поэтому начало казаться, будто вода становится холоднее.

Но она и впрямь стала заметно холоднее, словно я внезапно провалился в прорубь. Это я миновал слой температурного скачка, как называют его океанографы. Температура воды на определенной глубине в зависимости от многих условий меняется на несколько градусов. Граница между двумя слоями и называется слоем температурного скачка. Я посмотрел на глубиномер: здесь она сегодня проходила на глубине шестнадцати метров.