Эта слезинка что-то перевернула во мне. Неожиданные для меня горечь и ненависть петлей захлестнули горло, и я кинулся по лестнице вниз.
- Вы чего пристали?! - крикнул, подбегая к парням, не сводя глаз с девушки.
- Иди, дядя, иди, - беззлобно сказал один из них.
Не было бы девушки, я бы на это <����дядя> не обратил внимания. А тут просто взбесился.
- Ишь, племянник выискался! - заорал я. - А ну отойди!..
При этом, как потом выяснилось, я схватил парня за руку, тот, недолго думая, ударил меня по рукам. Тогда я ткнул его в плечо, на что тот ответил ударом под дых, да, видно, не попал, поскольку я врезал-таки ему в ухо.
А дальше я не помню. Очнулся от того, что кто-то коснулся моей щеки горячей, прямо-таки раскаленной ладошкой. Открыл глаза, увидел, что лежу в своей комнате, а надо мной - глаза этой девушки. Было в них столько сострадания, что мне стало жаль ее. И я дернулся, стараясь привстать.
И вдруг эти глаза распахнулись широко, наполнились страхом. Да, да, страхом, даже ужасом, это я точно понял и сам испугался за девушку, заметался глазами, стараясь понять, что могло так испугать ее. Рядом стояли заплаканная мама, тетя Нюра с мокрым полотенцем в руках и еще какой-то парень, красивый, темный лицом, чернявый. Но все это я заметил лишь мельком, потому что снова перевел глаза на девушку. Почему-то я боялся, что она исчезнет. Теперь девушка смотрела на меня совсем по-другому, без страха, но с таким неистовым любопытством, словно я был по меньшей мере киноактером Бельмондо. Было ей года двадцать два, никак не больше. Я поморщился, подумав о своих тридцати годах, сразу понял: старик в ее глазах. Тут подскочила мама, оттеснила девушку, принялась поправлять что-то мокрое у меня на голове, запричитала слезливо:
- Хулиганы проклятые... На улицу не выйдешь... Разве можно человека по голове...
- Извините, что так вышло, - сказал парень, наклоняясь ко мне. - Это все я виноват. Не надо было оставлять сестру одну...
<����Сестру>, - отметил я про себя и улыбнулся обрадованно, привстал.
- Лежи, лежи, веселого мало, - всполошилась мама. - Сейчас доктор придет, что еще скажет.
Я отстранил от лица мамины руки, и девушка поняла, чего я хочу, снова наклонилась ко мне.
- Я вас где-то видел, - сказал я, мучительно напрягая память.
- И я вас... видела. - Она вопросительно посмотрела на брата. Тот опустил глаза.
- Я серьезно говорю.
- И я... серьезно, - оказала она, с удивлением рассматривая мое лицо.
Мне показалось, что она что-то знает и чего-то недоговаривает.
- Где вы живете?
- Из Еревана мы, дорогой, из Еревана, - решительно вмешался парень. Ануш никогда не была в Москве. Первый раз ее привез столицу показать.
- Показал, - тотчас съязвила тетя Нюра.
- Вы Ануш? Аня, значит? Можно, я вас так буду называть?
Девушка кивнула и покраснела, отчего ее смуглое лицо, потемнев, стало еще красивее. И я понял, почему она покраснела: потому что своим <����так буду называть> я как бы назначал ей свидание.
- А меня зовут Виктор...
Тут пришел врач - строгая пожилая женщина, - и она принялась бесцеремонно крутить мою голову в сильных сухих ладонях.
- Тут болит? Голова кружится? Тошнота есть? - сыпала она вопросы.
Затем села к столу, с завидной уверенностью выписала рецепт и ушла, кивнув с порога:
- День-два покоя. Если что - к участковому.
И исчезла, оставив в комнате ощущение покоя. Так бывает после грозы, когда уже отбушевали вихри и над землей растекается облегчающая расслабленность.
- Извините, нам пора, - сказал парень.
- Вы где остановились? - выдохнул я.
- У знакомых.
- У знакомых? Зачем же у знакомых? Оставайтесь у нас...
- Витя! - Мама с испугом посмотрела на меня.
- Мы сегодня на поезд, - понимающе улыбнулся парень. - Приезжайте лучше вы к нам. Горы, как видно, любите? - кивнул он на картинку на стене и протянул руку. - Меня зовут Гукас. Адрес я оставил.
- Приезжайте, - тихо сказала девушка, опустив глаза. И тут же вскинула ресницы, снова уставилась на меня своим испуганно-удивленным взглядом.
Она вдруг торопливо полезла в сумочку, вынула небольшую красную книжицу, положила на стол.
- Это... на память...
- Спасибо. Я провожу вас...
Мне не дали договорить. Все, и даже Ануш, так горячо запротестовали, что я растерялся...
И снова уютная тишина была в моей комнате. Я гладил пальцами подаренную книгу, сотый раз рассматривал золотое тиснение на обложке <����Песни и легенды Древней Армении>. За приоткрытой дверью бубнил телевизор и, не обращая на него внимания, разговаривали мама и тетя Нюра, обсуждали случившееся.
Читать дальше