Владимир Рыбин: Трое суток норд-оста

Вбежав домой, он выдвинул стол на середину Вериной комнаты, накинул белую скатерть, чтобы все чин чином, вынул бутылки, поставил на керосинку кастрюлю с картошкой, нарезал колбасы. Когда кончил, было уже пора идти на морвокзал.

Греки стояли возле пивного ларька и походили на обычную компанию "соображающих" портовых работяг. Но если те в своей целеустремленности никого и ничего вокруг не видят, то Кастикос был зорок, как вахтенный матрос, еще издали завидел Гошку и пошел к нему, широко разводя руки в приветствии.

- Это Франгистас, - сказал, показывая на худосочного грека, чем-то напоминавшего Дрына. - Это Доктопулос, знакомый...

Гошка вел Доктопулоса как лучшего друга, обняв за плечо, и все говорил о своей любимой улице, расхваливал город и порт, забыв, что грек почти не понимает по-русски, Кастикос и Франгистас шли позади, согнувшись, засунув руки в карманы, и Гошка, оглядываясь, с удовольствием отмечал, что они совсем не подозрительны, похожи на обычных подгулявших моряков, возвращавшихся на свое судно.

Дома Кастикос проворно обежал квартиру, оглядел все - от Вериного столика под зеркалом до кухонных кастрюль, как-то походя вынул и поставил на стол пузатую бутылку с длинным горлышком.

- Коньяк, презент...

И снова пошел от окна к окну, оглядывая стены, двери с таким видом, словно собирался здесь жить.

Гошке надоело ждать, когда он остановится, постучал вилкой по звонкому горлышку бутылки.

- Прошу дорогих гостей. Чем бог послал.

- О бог, бог, - обрадованно закивал Франгистас, и сразу пододвинул стул, и ловко подцепил длинным пальцем несколько ломтей колбасы...

Света не зажигали. Гошка стоял у окна, вытянув шею, смотрел поверх белых занавесок. За заливом над цементными заводами стлался розовый дым. Бухта была черной и шершавой от волн. С гор клочьями ваты сваливались ошметки туч. Там, у заводов, багрово сверкали стекла отраженным закатным солнцем. Гошка зажмурился, медленно повернулся от окна.

- Когда вы... уходите? - спросил с таким ощущением, словно нырял в холодную воду.

- Утром, - быстро ответил Кастикос.

- Точно узнал?

- Точно, точно...

Он открыл глаза и удивился странной освещенности комнаты. Дым сигарет, стлавшийся над столом, был коричневым. Кастикос с темным фиолетовым лицом стоял в рост, раздвигал тарелки.

- Бизнес, - сказал он и начал выкладывать на стол какие-то тряпки. В Греции - это бизнес, здесь - нет.

- Да ладно тебе! - Только что собиравшийся говорить о том же, Гошка почему-то вдруг сердито отмахнулся. - Греция, Греция. Что в твоей Греции?

- Море, яхта, девочка. А песня!.. - Кастикос вытянул толстые губы, чмокнул и расплылся в улыбке.

- Подумаешь! Вот у нас песня! Зыкина приезжала. Как выйдет вся в серебре, а другой раз вся в золоте, да ка-ак крикнет - все лежат.

- В Греция тоже.

- Что тоже?

- Все будет. Надо хотеть.

- С тобой захочешь. Небось обдерешь за услугу.

- Ноу, ноу! - Кастикос энергично замотал головой. - Нет деньги. Дружба. Понимай? Мы будем други. Ты - бизнес, я - бизнес, вместе богатость Греция...

- Для меня дружба - первое дело, - обрадовался Гошка. - Понимаешь?

Он поморщился, вспомнив, что валюта, которую собирается прихватить с собой, не вся его. Чтобы проглотить застрявшую в горле тоску, хлебнул из стакана. И подумал, что только по дружбе, без платы, дело ненадежное.

- Вот ты, - сказал, ткнув пальцем в Доктопулоса, - получишь двести, а вы оба - по сотняке. Дайте-ка ваши пропуска.

- Зачем? - насторожился Кастикос.

- Туго ты, брат, соображаешь. В нашем деле это снижает проценты, заруби на своем длинном носу.

- Соображать - твой дело. Ты рисковать.

- А ты не рискуешь?

- Я ухожу, ты остаюсь.

Как ни пьян был Гошка, а все же заметил, что Кастикос вдруг переменился, то был подобострастен, а то стал настороженно-хитроватым, что-то прикидывающим. По привычке, выработанной общением с иностранцами, решил, что тот просто набивает цену.

- Не поскуплюсь. А вот насчет риска... Я должен быть уверен, что ты тоже готов. Один за всех, все за одного. Равенство. Понятно?..

- Понятно, - засмеялся Кастикос и похлопал Гошку по плечу.

- А если непонятно, то надо - зад об зад и кто дальше прыгнет. У нас равенство. - Он показал на окно и недобро усмехнулся. - Во всем равенство. Так-то, дорогой греческий товарищ. Давай пропуск и своим барбосам скажи, чтоб выкладывали.

Он взял протянутые греками картонки в пластмассовой обертке, развернул веером, как карты, подул на них и выдернул одну.

- Скажи, пожалуйста, за такую фитюльку - четыреста тугриков.